Вензель твой в сердце моем...
Шрифт:
Бармен покосился на гитариста в углу зала, прикинув в уме, сумеет ли нежная мелодия заглушить порой переходивший на крик голос подвыпившей клиентки. Впрочем, это всё же случалось нечасто, да и единичные восклицания можно было простить, потому мужчина в белой рубашке, серой жилетке и галстуке-бабочке решил не спешить с вызовом охраны и отправкой посетительницы прочь из заведения. Ведь она вполне могла попросить еще выпить… Три бокала виски — это довольно мало при таком срыве. Обычно такие вот истеричные клиентки за вечер выпивали больше. И бармен надеялся, что эта леди догонит их.
— Ну, вы оба ошибались. Не вини себя. И вообще, если уж так сложилось, значит, такова судьба. Просто в следующий раз ты будешь аккуратнее.
— Хех. Буду. Обязательно. Но я не собираюсь всё на судьбу валить. Слабаки пусть валят. А я проведу работу над ошибками, вынесу из них урок и выпью. Бармен, виски!
Янтарная
— Вера в судьбу — это не слабость. Это, скорее, фатализм. Но с тобой я на эту тему поговорю, когда ты будешь себя лучше чувствовать…
— Я себя ааатлично чувствую. Лучше всех. Лучше Ламбо точно: я ему такую пощечину влепила, что у него наверняка до сих пор челюсть болит, хе-хе. Но говорить на эту тему я с тобой не буду. Думаешь, почему отец решил сделать наследником меня, а не брата? Потому что я умею доказывать людям, что они неправы. О как. Ну, и умею на них влиять, но это фигня. А еще я умею учиться на ошибках и планировать всё наперед. Может, план и разрушат, но вообще без плана жить нельзя. Скатишься под горку с нулевым балансом на счетах. Ну и вообще… О, а еще никогда нельзя давать мужику понять, что у тебя на него далеко идущие планы. Я что поняла, знаешь? Сначала влюби его в себя так, что он без тебя дышать не сможет, а потом уже тихонько, намеками, веди к алтарю. Точнее, пусть он сам тебя ведет. Сделай так, чтоб ему казалось, будто это он тебя в церковь тащит, а не ты его. А то учует, что его, гордого оленя, на привязь посадить хотят, и даст деру. Потому что мужики еще и трусы. Да, бармен? Или не все?
— Анджи, ну что ты, в самом деле… Простите ее, она слегка… не в себе.
Бармен кивнул и всё же усмехнулся. Белая салфетка мелькала в тонких пальцах, а черные глаза, окинув клиенток безразличным взглядом, снова посмотрели на гитару. На тонкие струны, рождавшие тихую, пленительную, монотонную мелодию. И бармен подумал, что может дать ответ на вопрос этой леди. Но зачем? Ей он сейчас не нужен. Сейчас она просто «пьяная дамочка, изливающая душу подруге», а таким философские беседы ни к чему. А впрочем, ему просто не хотелось быть причастным к чьей-то боли. Пусть даже разговором. Потому что пропуская через себя чужие переживания, мы и сами теряем частицу радости. А его радость — это прибыль, гитарные проигрыши и одинокая квартира на краю города, которая спасает от шума людских голосов. И незачем заполнять пустоту чужой болью. Своей хватает…
— Я-то в себе, Викки. Ну, не в тебе точно, хе-хе. Но совет к сведению прими. Потому что мужики — они такие. Их нельзя пугать, а то убегут…
Анджела вздохнула и прикрыла глаза. Нежная мелодия вызывала образ, запечатлевшийся в памяти слишком четко, чтобы его прогнать. Парень в светлой рубашке навыпуск и модных джинсах, вяло жевавший чипсы, смотрел очередную передачу об оружии, а Анджела обнимала его и, перебирая черные кудрявые локоны, слушала мелодию, звучавшую в наушниках. И ей казалось, что он тоже слушает нежные звуки фортепиано, правда, почему-то развалившись на диване, а не сидя, как в филармонии, но это мелочи: она и сама сидела рядом с ним, не держа осанку, как всегда заставлял отец, не контролируя каждую эмоцию… С Ламбо она могла быть собой, и он никогда не упрекал ее за отсутствие манер или излишне громкий голос, а она чувствовала, что рядом с ним может жить, а не существовать в рамках, навязанных обществом. Парню было плевать на общество и его законы, и она хотела брать с него в этом пример. Но не могла. И лишь когда они оставались вдвоем, она понимала, что может дышать полной грудью, а краски мира казались удивительно яркими… И потому в такие мгновения Анджела хотела остановить время. «Будь со мной всегда, Ламбо…» Слова сорвались с губ прежде, чем она поняла, что произносит их вслух. Бовино замер. Хрустящий соленый ломтик картофеля застыл у его губ, а взгляд парня из безразличного стал настороженным. А затем чипс медленно опустился обратно в пакет. «В смысле?»
— Ох, я не знаю… Анджи, мужчины — сложные существа. Не лучше ли плыть по течению, ни под кого не подстраиваясь?
Анджела рассмеялась, но тут же замолчала и устало вздохнула.
— Викки, я похожа на полную идиотку, да. Но я не дура. Ты спросила, что я о Ламбо могу хорошего сказать. Я отвечу. Он научил меня жить. Я поняла, что надо жить, а не существовать, опасаясь всего и вся… что ухода парня, что проигрыша в сделке, что косых взглядов партнеров по бизнесу. Но я поняла и еще кое-что. Если два человека дополняют друг друга, они вместе будут несмотря ни на что. Если нет, им ничто не поможет. Только вот знаешь… а как понять, дополняет он тебя или нет? Ну вот как это понять? Особенно если любишь его так, что одна дышать не можешь… И знаешь, что? Пока не поймешь, что вы одно целое, нельзя давать слабину. Нельзя позволять ему стать самым важным в твоей жизни, нельзя отдавать ему свою душу. А то потом, если поймешь, что вы не дополняете друг друга, будет слишком больно. Не только тебе, но и ему. Да, я Ламбо дала пощечину, хех. Но я видела. Ему больно было, когда он сказал: «Все кончено, Анджела». У него глаза обычно либо как у дохлой рыбы, либо как у мартовского кота, ну, или в них блеск фанатский, когда он видит какую-то дребедень… Но тогда у него глаза живые были. И в них была боль. И от этого мне еще больнее. Дура я, да. Но знаешь… Я просто не хочу, чтобы ему было плохо. Потому что всё еще его люблю. А зря, наверное…
— Анджи?..
Теплая улыбка Ламбо, провожавшего немного смущенную девушку до дома.
Ласковый взгляд Анджелы, что она дарила буквально растекавшемуся по ее дивану кудрявому парню.
Поцелуи, жаркие, но порой словно отстраненные.
Объятия, которые дарили ей куда меньше тепла, чем ему.
Смех у витрин, шампанское в Рождественскую ночь, посиделки перед телевизором.
Чувства, такие реальные, что казалось, будто их можно увидеть.
Никаких табу, ограничений и запретов.
Любовь.
«Все кончено, Анджела. Извини».
«Будь счастлив, Ламбо».
Пустота.
— Знаешь, Виктория, я его люблю. А себя — уважаю. Потому не буду его ни держать, ни проклинать. Я хочу, чтобы он был счастлив.
Анджела встала и положила на стойку деньги. Бармен печально покосился на недопитый виски. А он так надеялся, что она выпьет еще пару-тройку бокалов! Ведь тремя стаканами горе не залить, и она совсем не была пьяна… Виктория удивленно посмотрела на подругу, а та улыбнулась — печально, но уверенно. Ее пальцы не дрожали, взгляд был на удивление ясным и решительным. Бармен был прав. Да и не мог он ошибиться: столько пьяных повидал на своем веку… Анджела была трезва. Всё это время.
— Погоди, ты о чем?..
— О том, что это наш последний дружеский вечер, Викки. Я сегодня солгала лишь в одном. Я видела новую пассию Ламбо не мельком. А потому… философской беседы у нас тобой больше никогда не будет.
— Анджела!
— Прощай, Виктория. Сделай его счастливым. Учись на чужих ошибках…
Брюнетка развернулась и спокойно, уверено пошла к выходу. Вслед ей летела нежная, чарующая мелодия гитары, не вызывавшая ни слез, ни воспоминаний. Только улыбку, ведь оставляя позади подругу и любимого мужчину, Анджела шла вперед. К чему? Неизвестно. Но точно не к повторению своих собственных ошибок. Не к формальному поведению высших слоев общества. Не к слабости.
— Знаете, леди, а мужчины ведь бывают разные. Слабые — которые живут за счет других, глупые — за чей счет живут, и те, которые живут рядом с кем-то, но без зависимостей. Только с привязанностями.
Анджела обернулась. Бармен смотрел на гитару и протирал стакан.
— Хотите сказать, последние — сильные? Или, скорее, безразличные?
— Нет.
Последний аккорд замер в воздухе. Тихие аплодисменты заставили с ужасом смотревшую на подругу Викторию вздрогнуть.
— Тогда какие же?