Вензель твой в сердце моем...
Шрифт:
— Может, ты и демон, но с головой у тебя проблемы… Знаешь… могу порекомендовать неплохого специалиста… Только рога надо будет скрыть, чтобы он не умер… от разрыва сердца…
Смеюсь странным смехом. Мне не смешно, но ты пошутил, и потому я смеюсь. Прости, я не чувствую ничего, кроме боли, ненависти и любви, а потому не понимаю, смешно ли мне, но, похоже, всё же не смешно. Вот только я не хочу тебя огорчать. Раньше ты любил мой смех. А я отвечу тебе болью…
Лозы в стороны. Треск рвущейся плоти. Упс, кажется, я переборщила… Крик переходит в хрип и замирает — ты всё же потерял сознание. Обидно. А я-то надеялась… Скольжу ладонями по ранам на твоем теле, превращая алый саван в монолитное полотно без единого белого просвета. Твоя
Медленно, но верно лозы превращают твои суставы в шарниры, заигравшись в средневековую дыбу. Какие времена были! Как люди умели развлекаться! Не то, что нынешнее жалкое, слабое поколение, для которого удар плетью — нонсенс… А ведь в прошлом люди были сильнее. Даже ты. Может, и правда это вина наказаний, ушедших в небытие? Встать на заре, пройтись по лугу километров за пять до леса, поохотиться и принести на обед свежепойманного оленя, а затем огрести двадцать плетей за то, что рога у олешки были не такие, как господин пожелал… Ух, какое чудное время было! Люди вырастали сильными. Знаешь, Кикё, ты ведь не застонал, даже когда тебя ранили на поле боя в прошлой жизни. Не закричал, когда пытали в плену, из которого я тебя спасла. Почему же кричишь сейчас? Может, потому, что яд лоз снимает с мозга ограничения, и ты почти не можешь себя контролировать? Но ведь «почти» — это не «совсем», так отчего же ты так кричишь?.. Потому что тогда пытки не такие жестокие были, да?.. Прости, но это всё же лучше, чем то, что приготовили в Аду. А потому потерпи, немного осталось. Наверное.
Пощечина приводит тебя в сознание, крепко обнимаю тело, повисшее безжизненной куклой на перепачканных кровью лозах. Стираю карминовую влагу с твоих губ и шепчу:
— Прости, тебе всего-то надо потерпеть немного. А затем — сотни лет рабства в теле законсервированной от разложения куклы. Но ведь за всё надо платить, и за мои ошибки тоже. Но это всё же лучше, чем окунуться в ванну из лавы, правда? Это как танец в раскаленных башмачках по плоти… только дольше. Я потанцую для тебя, mon cher monsieur, а ты? Потанцуешь для проклятой глупыми чувствами демонессы?
Ты вздрагиваешь. Дрожь усиливается. Отстраняюсь и приглядываюсь к твоим глазам — в них боль, боль, боль, агония! Словно что-то ломает тебя изнутри… Но ты не кричишь. Стиснутые зубы, прикушенная щека, кровь из разбитых губ. А почти безумные глаза сверлят меня полным непонимания взглядом, словно желают отыскать истину.
— Не вспоминай, Кикё, это слишком больно — ломать барьеры, созданные реинкарнацией. Не стоит…
Ласково — или нет? — скольжу кончиками пальцев по твоей щеке. Зарываюсь когтями в окровавленные волосы. Шепчу, что ты не должен ломать себя. Я такая противоречивая! Лишь единицы из смертных ломали свою память и обретали воспоминания о прошлых жизнях, но для этого они проводили себя через безумную боль… Я знала, что ты должен будешь пройти через нее, чтобы сдержать слово, ненавидела тебя за то, что не прошел через нее, и всё же не хочу, чтобы проходил. Какая же я нелогичная! Но ты не слушаешь меня. Как никогда не слушал…
Хрусть! Упс, кажется, твой зуб раскололся… Ну зачем же так сжимать челюсти? Ты испортил тело моей марионетки. Ай-яй, как нехорошо! Больно? Тогда прекрати издеваться над собой, идиот! Упс, кажется, я сказала это вслух?..
Пощечина. Твои губы кривятся в усмешке, а в глазах вдруг вспыхивает понимание. Ты даже не потерял сознание. Почему?..
— Идиот?.. Ты всегда меня так звала…
Ака… ри?..
Шаг назад. Когти впиваются в кожу, не замечаю, как из сжатых кулаков на пол падает ядовитая кровь. Она смешивается с твоей на серых камнях, но я не вижу. Не вижу. Не понимаю. Не понимаю, как ты мог вспомнить это?! Ведь чтобы вспомнить прошлое, надо отчаянно этого захотеть! Больше всего на свете! Почему ты этого захотел, Кикё?..
— Почему?.. — бормочу я, не слыша свой голос.
— Потому что я… не люблю чего-то не знать, — ты весь в этом. Ненавижу тебя за это! — И потому что… ты… и правда танцевала. В раскаленных… А никто в этом мире не называл… меня… «Monsieur»…
Твой голос дрожит. Глаза закатываются. Боль отступает, оставляя послевкусие, но оно самое страшное, потому что подолгу не уходит, и тебе терпеть его еще не один день… Тело обмякшим мешком висит на лозах, неспособное пошевелиться, но пересохший язык каким-то чудом — чудом силы воли? — еще ворочается в доменной печи раскаленного от жажды горла. Тебе идет быть сломанным, Кикё. Потому что тебя невозможно сломить.
Подхожу к изломанному телу и заглядываю в глаза. Это глаза человека, что никогда не сдается. Как же я люблю этот взгляд — полный решимости и легкой насмешки… Касаюсь губами твоих губ. Нежно… Вздрагиваю. Упс, ты меня укусил. Забавно… Отстраняюсь и царапаю кожу на твоей груди — в который раз.
— Прости, Кикё, мы всё же проиграли. Потому что это решение высших демонов мне уже не обойти… — обнимаю тебя так крепко, что тебе трудно вздохнуть, но продолжаю шептать: — Но знаешь, нам ведь весело будет в вечности. Даже если ты станешь куклой.
— Я никогда не буду твоей куклой… Акари… Потому что я не кукла… Ничья. Я сам себе… хозяин.
— Кикё, я за эти сто лет кое-что поняла.
Улыбаюсь и отхожу от тебя. Смотрю с нежностью и ненавистью на подвешенное в воздухе прекрасное окровавленное тело, а твои губы вдруг искривляет усмешка — как прежде.
— Я поняла, что порой у кукол нет хозяина, и эти куклы сломаны. Потому что они существуют по инерции, не ради кого-то — не ради господина — а лишь по необходимости. Потому что не могут умереть. И знаешь, я бы предпочла стать твоей куклой, чем куклой без хозяина.
— Хо-хоу? — а вот и мой любимый смех! Очаровательно!.. Наверное. — Тогда почему бы… тебе не стать моей игрушкой?
— Потому что я не игрушка, Кикё. Как и ты.
Устало вздыхаю. Пора заканчивать. Куклы ведь не игрушки. Они созданы не для развлечений…
Капли ледяного дождя отбивают бешеный ритм по каменной кладке. Тут вырастут сталактиты, я уверена! Когда бесконечность возьмет верх над временем и превратит его в ничто, вода застынет, как застывают слезы на морозе. Она обратится в камень, и эта комната оскалится на тех, кто посмеет позволить любви взять верх перед вратами Ада. О, это не шутка. Всё просто как дважды два. Либо ты живешь и подыхаешь, либо живешь и умираешь. Что ты выберешь: любовь и побег или честь, ненависть и страдания? Ответ очевиден! Мы перемешаем варианты и вынесем в наш Ад любовь, честь и боль. Мы не умрем, но и не сдохнем, как отбросы. Мы просто будем существовать, моя милая кукла. Моя марионетка. Моя вечная боль, которую я не смогла спасти от наказания…
— Решила сдаться?.. На тебя не похоже… Акари. Я не сдамся. Я… не буду твоей марионеткой.
Твой голос полон уверенности, но мне от этого даже не обидно. Только немного больно. Щелчок пальцев. На лозах прорастают шипы. Ты сжимаешь зубы, хрип вырывается из легких огненным вихрем. Очаровательно. Но прости, неважно, сдержишь ли ты крики сейчас: в будущем я подарю тебе сотни поводов для них. Вот тогда-то мы и посмотрим, станешь ты моей куклой или останешься куклой без хозяина.
— Чтобы не быть моей марионеткой надо лишь сдержать только что данное обещание, Кикё, — улыбаюсь, а ты мутным взглядом находишь меня и чуть вздергиваешь бровь. Ах, ты не понял? Ну да, ну да, конечно… Поверить, что ли?