Вензель твой в сердце моем...
Шрифт:
— Ты должен меня убить! — смеюсь я, а ты хмуришься. — Ке-ке-ке, ки-ки-ки, кья-ха-ха!
— Это не твой смех…
Почему в твоем голосе столько тихой, спокойной, умиротворенной тоски, Кикё? Почему глаза столь печальны? Не стоит! Мой смех не стоит такого кислого лица — сделай его попроще, а то смотреть смешно. Или нет? Наверное, да, ведь ты грустишь из-за вещей, на которые плевать даже мне. Мило. Но глупо. А я не люблю глупость. Искать мой смех — что пытаться создать реальную модель треугольника Пенроуза без использования оптических иллюзий. Мой смех умер. Но я-то еще жива. Или что-то вроде того. Так зачем ты ищешь тот смех, если его нет?..
—
— Что они… с тобой сделали?
— Ммм! Тебе интересно? — смеюсь вновь, а кровь в твоих жилах покрывается ржавчиной яда моих любимых марионеточных лоз. — Может, и расскажу за чашечкой чая, когда будем сидеть на углях, глядя на черное небо Ада! Поделимся воспоминаниями за эти столетия. Тебе не избежать наказания, милый мой. Как и мне.
— Акари?..
— Ну-ну, не удивляйся. Я не хотела тебя пытать, но должна буду делать это множество столетий — это ли не лучшая кара? Ну а так как разделять с тобой боль мне всё же не запрещали… Потанцуем, моя марионетка. Босиком на раскаленных углях. Или лучше в башмаках мачехи Белоснежки, а?
Смеюсь. Ты улыбаешься. Понимающе, грустно и… предвкушающе. Я говорила, что раньше люди были сильнее? Я была права. Но некоторые всё же и сейчас столь сильны, что меня берет дрожь восхищения и хочется ломать их целую вечность, чтобы найти предел!.. Но тебя я ломать не хочу. Я же говорила: я противоречива, как слова физиков, создающих модель абсолютно черного тела и при этом утверждающих, что его не существует! А впрочем, логика есть даже здесь. Хи-хе.
— Потанцуем… — шепчешь ты, и яд полностью завладевает тобой.
Глубокие синие глаза тонут в бездне боли. Тело, подвешенное над окровавленным полом, сводит судорога. По некогда бледной коже маршируют мурашки. А я любуюсь этой дьявольски привлекательной картиной, которую ненавижу. Потому что хочу увидеть тебя в камзоле, с улыбкой на губах. Но ты не улыбаешься — ты запрокидываешь голову от боли.
Последний вскрик. Я улыбаюсь. Лозы тонкими нитями вонзаются в кожу, распарывая ее, проходят под сухожилия, мышцы, добираются до костей и обвивают их, превращаясь в марионеточные нити. По две на руках, по две на ногах, итого — восемь на конечностях, одна вокруг шеи, но не под кожей, и еще две на теле: одна вокруг пояса, вторая на груди — поддержка изломанному телу от излишков боли, которой будет много. Адски много! Хе-хе-хи…
Обнимаю тебя, скольжу губами вверх по окровавленной скуле, даря тебе мягкие, ласковые поцелуи, и шепчу твое имя. Пальцы, холодные, почти мертвые, скользят по еще живой, но уже забальзамированной коже. Нежно. Так же нежно, как ржавый нож обрезает лишние лозы, которые втягиваются в клубок над твоей головой, так похожий на клуб змей, затаившихся для броска. Прикусываю мочку твоего уха и зарываюсь пальцами в слипшиеся зеленые волосы, неспешно расправляя их по сильной, но почти безжизненной, и оттого абсолютно расслабленной сейчас спине. Медленно, очень медленно, крайне медленно ты приходишь в себя. Ай! Это было больно! Смеюсь и отстраняюсь, а ты сплевываешь на пол мою кровь — демоническую, ядовитую, причиняющую тебе боль, но всё же попавшую в раны на твоих губах, когда ты укусил меня за ухо.
— Это будет весело, Кикё, — провожу ладонью по твоей щеке. Так хочется тебя ударить, но я целую тебя в висок.
— Посмотрим… Твое чувство юмора отличается от моего… Но всё же попытайся… развеселить меня.
Усмехаюсь, прямо как ты. Это так странно… Прямо как тогда, в прошлом. Вызывает ностальгию или что-то похожее на нее…
— Добро пожаловать домой, Кикё!
Смеюсь странным смехом. Лозы, свившиеся над твоей головой в плотный клубок, летят ко мне по мановению черного когтя. Они двигают руки и ноги изломанной марионетки, словно она идет ко мне сама. Как очаровательно! Дивный танец самой прекрасной куклы на свете — куклы с душой, что не подчинена кукловоду, но всё-таки не может растерять свои чувства к нему… Танец шарниров агонии на окровавленных нитях. Но ты даже не морщишься от боли, хотя она наверняка кошмарна — видимо, и правда ты кричал недавно лишь из-за яда лоз. А может, просто потому, что не помнил, как всегда хотел казаться мне сильным? Но ты всегда был сильным, Кикё. Всегда. Я вытащила тебя из Ада, прекратив пытки, несмотря на твои отговоры. Ведь ты не хотел, чтобы я тебя спасала. Прости меня за мою слабость… Ведь это я обрекла тебя на существование куклы.
— Прости. Стремление к лучшему слишком уж часто ведет к худшему.
— Зачем ты это делаешь, Акари?..
Улыбаюсь и беру тебя за руку. Пальцы холодные, но это исправимо: серные испарения помогают согреться, хах…
— Потому что я тоже кукла, Кикё. Сломанная.
Холодные пальцы сжимают мои. На окровавленных губах усмешка.
— Я всегда держу обещания, Акари.
— Я тоже, mon cher… Я тоже…
========== Виски, дружба и любовь (Ламбо) ==========
— Бармен, еще виски!
Янтарная жидкость в плену стеклянного бокала казалась иллюзорной. Брюнетка лет двадцати смотрела на нее раздраженным мутным взглядом и всё никак не могла сфокусироваться на гранях бокала, которые уплывали от взгляда вместе с виски.
— А тебе не много? Анджи, я понимаю, что ты расстроена, но это уже третий бокал. А тебе завтра с утра на совет директоров.
Блондинка, сидевшая у барной стойки рядом с брюнеткой, попыталась отодвинуть от той стакан, но возмущенный вскрик Анджелы заставил ее вернуть виски. Мягкий, рассеянный желтый свет тусклых ламп освещал просторную комнату, заполненную переливами гитарных проигрышей. За столиками весело смеялись посетители, подливая в бокалы вина и обсуждая извечные проблемы посетителей баров. За стойкой же сидели всего четверо, но лишь двое из них постоянно притягивали взгляды других посетителей: модельного вида блондинка в изящном легком платье и брюнетка в сером офисном костюме, которая обращала на себя внимание даже не столько своим внешним видом, сколько поведением. Она была пьяна, и по всем канонам «традиционного» опьянения не следила ни за тоном, ни за речью. И продолжала пить…
— Викки, еще одна попытка спровадить меня, и ты больше не моя лучшая подруга! У меня жизнь разрушена, а ты не даешь даже горе залить! Уйди, неверная! Я буду пить ему назло! Да…
Виктория закатила глаза и мило улыбнулась бармену, словно извиняясь за поведение подруги. Уровень янтарной жидкости в стакане понизился, Анджела шмыгнула носом.
— Ну, только не плачь… Ты же знаешь, Ламбо всегда был «большим ребенком», на него никогда нельзя было положиться. Ты найдешь себе другого, того, кто тебя на самом деле полюбит…