Вензель твой в сердце моем...
Шрифт:
Он проиграл во всем.
Цикады мерно гудели, прощаясь с улетавшим ветром. Пустынные аллеи со стройными рядами одинаковых камней умиротворенно погружались в сон. А мужчина критическим взглядом вновь окидывал плоды своего труда и возмущенно, но всё же удовлетворенно кивал самому себе.
— Всё, на этот раз точно пошел. И цветов я тебе не принес. Еще чего! Дарить женщинам цветы — величайшее расточительство!
Мужчина кивнул. Ветер встрепенулся. Вода в ведре поглотила тряпку. В который раз…
В тот дождливый, монотонно-серый день оставшихся
Под серый камень лег пестрый целлофановый пакет. Горстка чипсов, скрытая в его недрах, приятно щекотала воображение и аппетит. Кен кивнул.
— Вот. Я сегодня добрый. Они… вкусные. Короче, я пошел. Пьён! Идиотизм, с кем я говорю?!
В осветленные волосы зарылось сразу десять мозолистых пальцев. Пальцев с грязными ногтями, еще влажных, но более не дрожавших.
Мир ответил человеку стрекотом насекомых, шепотом ветра и последней вспышкой заката. На горизонте показалась первая звезда.
— Если будет время, может, навещу тебя потом еще раз, — нехотя проворчал он. — А то кто ж тебе, чистоплюйке, будет всю эту грязь оттирать? Надоело-то как… В следующий раз и так сойдет!
Белый лепесток с одной из хризантем, лежавшей у соседнего камня, сорвался со стебля и взмыл в воздух. Описав полукруг, он лег на деревянную табличку возле пакета с чипсами. Мужчина поморщился, огляделся, вздохнул. Снова поморщился и украдкой, будто невзначай, смахнул лепесток, бросив его на дорожку.
Вторая звезда словно нехотя загорелась рядом с первой.
— Идиотизм, пьён!.. — возмущение в голосе. А затем тихо-тихо: — Пока.
Он развернулся на каблуках и пошел в ночь, унося с собой теплую воду, пропитавшуюся пыльным, затхлым запахом памяти, забирая за горизонт истории, что всегда так навязчиво шептал ему на этой аллее ветер. А ночь расстилала свое искристое покрывало над запутавшейся в суете дня землей и желала цикадам спокойной ночи.
«Несмотря ни на что, никогда не перестану ненавидеть мафию, — думал человек, глядя на звезды. — Она забирает… самое дорогое».
С губ его не сорвалось ни звука. Самый ухоженный, идеально чистый камень с пачкой чипсов вместо хризантемы улыбался ему вслед звездными бликами на испарявшейся с земли влаге. Улыбался, глядя на то, как шагая широкими, размашистыми шагами, мужчина погружался в раздумья, не замечая движения своих пальцев, будто по собственной воле решивших очистить ногти от земли.
А ветер уносил с собой вдаль истории теплого лета, заснеженной грусти и дождя, способного смыть все печали, лишь если улыбнуться тебе посоветует тот, кто верит в тебя всем сердцем.
========== Кукла (Кикё) ==========
Комментарий к Кукла (Кикё)
Рейтинг этого рассказа поднялся до NC-17 из-за сцен жестокости (постельных сцен здесь нет). Автор не знает, что замкнуло в его мозгу, и почему на Погребальные
*mon cher monsieur — мой дорогой господин (французское).
Ржавым ножом по венам. Так иронично. А ты знаешь, что ржавчина, проникнув в кровь, отравит ее? Она превратит твою кровь в такую же гниль, знаешь? Потому я не сделаю надрез. Нет-нет-нет! Ведь всё будет совсем иначе! Иначе ничего не получится!
— Зачем ты это делаешь?..
Ох, Кикё, не напрягайся. Слова отнимают слишком много сил! Знаешь, знаешь, обычно демонам плевать на людей! А мне нет. Точнее, мне плевать на всех людей, кроме одного. Кроме тебя.
— Потому что я демон, а ты моя кукла.
Смеюсь. Это смешно. Ведь да? Или нет? Ты не смеешься. Не можешь. А-хи-ха, ведь тебя окутывают лозы прекрасных цветов, не дающие сделать глубокий вдох, — конечно, ты не можешь смеяться! Уф, жаль. А я так хотела посмеяться вместе с тобой. Ведь смех — это ниточка жизни! Наверное. А может, и нет. А может, смех — лишь программа, заложенная в мозг человека, которая намекает другим существам, что он жив? Тогда мне можно не смеяться. Потому что я всё же не человек.
— Я не кукла и не стану ей… Никогда… — ты ведь уже хрипишь, у тебя нет сил даже нормально говорить! Зачем же ты цедишь эти глупые слова, Кикё?
Ржавый нож скользит по длинным кудрявым зеленым волосам. Интересно, это краска или нет? Мои волосы алые и без краски — сколько себя помню, всегда такими были. А сколько я себя помню?.. Не знаю. Но это и не важно, более тысячи лет, остальное — детали, и они не важны! Ржавчина оставляет след на бледной коже, но лезвие ее не царапает. Ах, как это прекрасно! Наверное. Я не знаю. После того, как меня выслали в нижний Ад на сотню лет за спасение человека, я не очень понимаю свои чувства… Кажется. Но ведь это не важно! Когда у меня есть такая чудесная марионетка…
— Дорогой мой, тебя никто не спрашивает, знаешь ли! — смеюсь. Только не помню, как правильно. Получается что-то среднее между лаем и всхлипом. Зря я рассмеялась… Да и наплевать.
Провожу черным когтем по окрашенной в алый скуле. Кровь идет тебе, мой хороший. Она пленительно окутывает тебя очаровательным саваном смерти! Я люблю смерть. Всегда любила. И любила тебя, но ты этого не помнишь: души после перерождения теряют память. Знаешь, Кикё, я не скажу тебе о том, что сто лет назад спасла твою душу от самых страшных пыток, совершив подлог. Потому что ты всё равно меня не вспомнишь, ведь чтобы вспомнить о прошлых жизнях, надо пройти через дикую боль! А еще надо захотеть вспомнить. Отчаянно захотеть… Эх, всё же реинкарнация — страшная штука! Или «шутка» — тоже вариант. Я ведь тебя любила, хоть никогда об этом и не говорила, но ты знал… Знал, чёрт тебя подери!