Вензель твой в сердце моем...
Шрифт:
— Я не отвечу на твои вопросы. Ни на один. И на дуэль меня больше не вызывай, это бесполезно. Прощай, Гамма.
— Стой, куда это ты собралась?! Ты еще не ответила за то, что сделала! И не ответила на мои вопросы!..
— Прощай и прости.
— Какого?..
«Так будет лучше. Уходить, отказываясь обострять конфликт, наступив на горло собственной гордости, чтобы не причинить боли окружающим, — единственное, чему я у тебя всё же научилась. И это помогло мне сейчас тебя оставить. Всё к лучшему, видишь? Хах. Лучше поговори с Юни-сан. Всё-таки вам обоим это нужно. А вот мне разговоры с тобой ни к чему.
— Кому я вру-то?.. Я хочу его видеть постоянно. Но убегаю. И вот это на самом деле просто смешно.
«Юни-сан его не любит. Его любовь обречена. Почему тогда я не попытала удачу, почему не решилась на первый шаг, почему не попыталась стать ему важнее, чем она?.. Наверное, потому, что я никогда не верила в любовь, а теперь верю. Верю, что любовь вцепляется в душу и никогда ее не отпустит. Я буду любить тебя, Гамма. А ты будешь любить ее. И мы оба будем несчастны. Потому что любовь — это не сказка. Это лотерея, в которой выиграть может только человек с идеальной удачей».
«Любовь — это светонепроницаемая повязка на глазах, закрывающая обзор. И едва шагая по тонкому канату, мы не видим пропасть, которая простирается под ним, ожидая нашей ошибки. С надеждой».
— Юни-сама, Вы уверены в своем решении?
— Да, Гамма. Прости меня. Я знаю, что…
— Не нужно, принцесса. Вы в который раз уже извиняетесь. Это Ваше решение, и если Вы действительно верите, что будете счастливы… я приму его.
— Я верю в это.
— Тогда… счастья Вам.
— Спасибо, Гамма. Ты всегда был…
— Не «был», а «есть». Простите, что перебиваю, но я всё же должен это сказать. Я всегда буду рядом, и если он хотя бы попытается Вас обидеть, он заплатит.
— Спасибо, Гамма. Ты настоящий рыцарь.
— Рыцарь, так и не получивший сатисфакции…
— Ты о чем? Не ворчи под нос, что случилось?.. Или ты о Велии-сан?
— Она так и не согласилась на дуэль! А я не мог заставить ее — это не в моих правилах.
— Ненавидишь ее?..
— Даже не знаю. За те слова я ее никогда не прощу. Но уже сомневаюсь в том, что она говорила искренне.
— А ты хотел бы, чтобы те слова были ложью?
— Нет. Если она в них верит, я смогу заставить ее ответить за них.
— Значит, вы еще встретитесь?
— Да. И тогда я ей отплачу. За всё.
«Любовь — это просто любовь, чувство, способное ввергнуть в Рай или в Ад, зависит от удачи. А может, от судьбы или от силы человека. Я не знаю, что такое любовь для тех, кто поймал удачу за хвост. Но я знаю, что такое любовь для меня и для Гаммы. Это боль. Боль, от которой мы не в силах отказаться…»
========== Старая сказка (Колонелло) ==========
Город жил, не прислушиваясь к биению пульса жителей. Он жил словно отдельно от них. Каждое утро он просыпался, потягивался, разминая кости, и отправлялся в мир суеты и забот, разгоняя по артериям-улицам лейкоциты-жителей. Однако не все люди с приходом рассвета выбегали на улицу, спеша подставить лица бесконечному небу и прохладному ветру. Были и те, кто не спешил встречать новый день вместе с городом.
Старики.
Словно древние мумии, поднимались они с кроватей еще затемно и подбирались к окнам, скрипя несмазанными суставами. Измученные бессонницей, смотрели на еще черное небо и ждали чего-то, потягивая горячий чай
Вот Жнец стоит с косой наперевес — это покосился от ветра наспех прикрученный к столбу рекламный щит.
Вот монах склонился над умирающим — это ива пригнулась к забору.
Вот заходятся в бешеной пляске демоны преисподней — это стая собак решила прогуляться.
Старики ждали чего-то, но никогда не произносили вслух, чего именно. Они боялись накликать беду, суеверно умалчивая о костлявой гостье, которая могла прийти к ним в любой день. Но они не боялись — просто не спешили на тот свет, в гости к старухе с косой.
Каждое утро люди неслись вместе с городом в пучину беспокойства и забот, а старики сидели у окна, глядя на проносящуюся мимо них жизнь, и всё больше погружались в песок своих курганов, присыпанных спокойствием и неторопливым биением слабых сердечных мышц. Они не спешили. Да и зачем? Или, точнее, к кому?
Они любили наблюдать за прохожими, словно проживавшими жизнь на экране большого кино. На улицах случались драки, помолвки, ссоры и примирения, а старики смотрели на бурлившую за пыльными стеклами жизнь с улыбкой и шептали: «Эх, в наше время я тоже…» Потягивая чай, старики становились свидетелями сценария жизней соседей. Видели эпизоды жизней случайных прохожих. Кричали из окна на детей, надумавших перебить стекла в доме камнями, и чувствовали, что вместе с криком по их телу разливается их собственная жизнь. Встряхивается, словно выбравшийся на берег зверь, осматривается и снова впадает в спячку. В анабиоз тихого наблюдения за теми, кто еще не устал от постоянного бега наперегонки с судьбой.
А время бежало вперед, и старики выбирались из своих нор, скрипя суставами, чтобы поглазеть на солнце, не скрытое пыльным стеклянным занавесом. Чтобы ощутить его лучи на иссохшей коже. Чтобы почувствовать бег крови по венам. И когда мимо стариков проносились мальчишки на велосипедах, те улыбались им вслед. А с их кожи словно слетали бинты времени, и глаза, давно погасшие, загорались давно забытыми искрами.
Ветер в лицо, радость жизни, мечты о грядущем! Всё ушло. Рассыпалось, как по венам рассыпалась ржавчина лет. Старики стряхивали с костей шелуху застарелой соли, отбрасывали прочь свое спокойное настоящее и устремлялись мыслями в прошлое, туда, где они могли еще нагнать детей на велосипедах и посмеяться вместе с ними, звонко, заливисто, счастливо… Но мышцы сводило судорогой, и старики искали скамейку, чтобы передохнуть от грёз. Ведь они всё равно никому уже не нужны.
Бродя по улицам города, словно давно забытые подданными мумии фараонов, старики не могли влиться в быстрые потоки куда-то вечно спешащих людей, и лишь неспешно дрейфовали в этом нескончаемом потоке. Но порой они сталкивались с другими такими же анахронизмами, и тогда мир вокруг словно замедлял свой бег. Потому что старикам начинало казаться, что их грёзы еще для кого-то важны.
Какой молодой будет слушать исповедь динозавра, решившего рассказать о пришествии ледникового периода и гибели своих соплеменников? Другие же динозавры с удовольствием предадутся ностальгии. Ведь спешить им всё равно уже некуда.