Верь мне
Шрифт:
Нет, ну заниматься сексом они, конечно, могли бы и потише. А с другой стороны… Чем не доказательство того, что и в этом плане у них все отлично? Наверное, это полное принятие друг друга. Гармония и единение. По крайней мере, я могу не волноваться, что кого-то из них ударит соблазн пойти за удовольствием на сторону. А это тоже очень и очень важно. Измена – предательство, которое не закроет ни одна любовь. Так что пусть спят. Громко и много.
– Дело молодое, – комментировал с улыбкой Тим, поглаживая вверенного нам Габриэля, когда стук врезающейся в стену кровати начинал напоминать
Я заставляла себя закатить глаза и фыркнуть. А прижимая к губам бокал, прятала за ним улыбку.
– Как этот кот не свихнулся с ними… – пробормотала я как-то.
Мы встретились с Тимофеем взглядами и расхохотались. И хохотали до тех пор, пока из глаз не полились слезы.
Его ладонь у нее на ягодицах, ее рука – под резинкой его шорт. Они друг друга стоят. Покачиваются, перешептываются и смеются. Сколько раз за две недели я это замечала? Бесчисленное количество. И в конечном итоге это стало вызывать у меня уже неприкрытую улыбку.
Было в Саше с Соней что-то такое искреннее, чего я не видела у своего сына даже в детстве. Какой-то непостижимый, но завораживающий кураж. Свобода в своих чувствах и решениях, к которым они приводят.
И вот начинает играть красивая одухотворяющая мелодия, и в конце прохода из лепестков белых роз появляется Сонечка. Кругом зелень, множество цветов, мраморные статуи, старинное и величественное строение французского замка, и она… Эта маленькая сильная девочка в изысканном белом платье, с развевающейся по воздуху длинной фатой, с нежным букетом, с совершенно неповторимой солнечной улыбкой и с бескрайней любовью в глазах. Когда-то она не побоялась бросить вызов этому миру. И вот ее мечта сбылась. А я вдруг чувствую счастье быть причастной к реализации этого торжества.
Соня начинает шагать по проходу. И у меня при виде эмоций, которые отражаются на лице моего сына, все сжимается внутри, и бегут по телу волны мурашек.
Не думала, что мужчина может так ждать часа, когда выбранная им девушка, наконец, становится его женой. Не думала, что он может быть настолько этим моментом сражен. Не думала, что ему может быть так трудно скрыть свои эмоции.
Саша кусает губы, выразительно дышит через нос, морщится. Его брови сходятся на переносице, на лбу образуются глубокие складки, в глазах возникает блеск. Он стискивает кулаки, расправляет плечи и вроде бы держится, но все равно на его лице как никогда прежде подвижен каждый мускул.
У меня самой расходится сердце. Грохочет с такой силой, что, кажется, оглушает. Хорошо, что оркестр все-таки мощнее. Прижимая к груди ладонь, чувствую, как Тим находит и стискивает мою свободную руку. Позволяю себе ответить на этот жест со всем тем переизбытком эмоций, которые сейчас внутри меня вырабатываются.
Даже при учете того, что успела увидеть на Миконосе, я не узнаю своего сына.
Каким взглядом он меряет свою невесту… Если в этом мире что-то и является для него божественным, то это, несомненно, Соня Богданова.
Я понятия не имею, как обычная земная любовь может быть настолько возвышенной, самоотверженной, восторженной, преданной… Священной.
То, что я наблюдаю в этот короткий миг, пока Соня идет по проходу
Я вздыхаю. И напряжение в груди становится столь сильным, что вновь прорывается слеза… А за ней вторая, третья… Прикладываю платок под глаза, когда Соня доходит до Саши и, обнимая его, позволяет ему спрятать за фатой лицо.
– Я люблю тебя навек, – шепчет он ей.
– Я люблю тебя навек, – отвечает она тем же.
– Какая все-таки красивая пара, – доносится до меня тихий голос Тани Чарушиной. – Наши чудесные девочки Богдановы хороши невероятно! Повезло мальчикам.
«Наши чудесные девочки Богдановы…»
Это что еще за «наши»? Какое отношение к ним имеет наша Соня? Мелят же люди что попало.
Вскипевшее за грудиной возмущение помогает мне успокоить часть тех чувств, которые не удавалось контролировать. Я просто не могу не повернуться к Чарушиной и не смерить ее напряженным взглядом. Жаль, ее этим не пронять. Улыбается и машет мне, будто то, что она мою невестку за каким-то чертом причислила к своим – нормально.
– Ты это слышал? – ищу поддержки у Тимофея. – Безобразие.
Полторацкий усмехается и, приобняв меня, гладит по плечу.
Не хочу, чтобы Соня к ним ездила… Ладно, хотя бы не часто… Таня добрая, умеет расположить любого… Черт возьми… Нельзя допускать, чтобы наша Соня тянулась к ней сильнее, чем ко мне… Это просто невыносимо! Особенно, если учесть, что когда-то у меня появятся внуки. И что же, они будут к Чарушиным ездить? Любить их? Только через мой труп!
В голове такой шум из мыслей разворачивается, что я едва не пропускаю самую важную часть, когда Сашу с Соней объявляют мужем и женой.
Очнувшись от кошмара, который успел разыграться у меня в голове, спешно натягиваю на лицо улыбку и принимаюсь хлопать громче всех.
Только вот Татьяна с Артемом, конечно же, тут как тут. Скриплю зубами, когда влезают впереди меня поздравлять.
Своих детей, что ли, мало???
– Простите, простите, – возмущаюсь и не очень деликатно отпихиваю их в сторону. – Это моя невестка, – замечаю с улыбкой, но своим самым жестким тоном.
Чарушины смеются, однако для меня это уже история. Обращаю все внимание на детей. Действую с некоторым расчетом – обнимаю сначала Сонечку, а за ней уже сына. Просто потому что после того, как я приласкаю ее, он всегда мягче.
И все же в тот момент полноценно поздравить детей не получается. Смотрю на них, и в груди вновь все сжимается. Ни слова вымолвить не получается. Уж не знаю, как это воспринимается со стороны. Ну вот такая я… Меняться в моем возрасте очень и очень трудно.
– Поздравляю, Георгиевы, – выталкиваю суховато.
И почти сразу же отхожу, чтобы дать возможность фотографу сделать снимки. Меня, конечно же, через пару десятков кадров тоже зовут – встаю возле сына, а Тимофей – со стороны Сони. Вероятно, на тот момент только эти снимки и отражают мое счастье. Я расслабляюсь и улыбаюсь во всю силу своих эмоций.