Вера и террор. Подлинная история "Чёрных драконов"
Шрифт:
С тех пор Кэно не верил в существование справедливости, он был озлоблен на весь мир и готовился кому угодно порвать глотку за свободу.
18. Крещение кровью
Для большинства людей война означает конец одиночества. Для меня она — окончательное одиночество.
Июль 1979 года. Унылая холмистая местность, темноту глубокой ночи разрывает пламя одинокого костра. Рядом походные рюкзаки цвета хаки, пустые консервные банки, гильзы, окурки. Около камня стоит пустая фляга из-под выпивки, рядом — разбитая рация, наполовину разобранная в попытке хоть как-то ее починить. У костра сидят, закутавшись в потрепанные куртки песочного цвета три человека в форме американских
— Я осиротел в очень раннем детстве и большую часть жизни провел на улицах Детройта в нищете. Я воровал все, что попадалось под руку, чтобы выжить. Из простого карманника за эти годы я превратился в опытного вора и взломщика. Помню, в целях самообороны собрал какое-то пневматическое оружие, похожее на пистолет, из того, что валялось на свалке, в основном из сантехнических запчастей. Эта самопальная пушка могла стрелять патронами тридцать второго калибра. Позже удалось приобрести настоящий пистолет — в Детройте высокий уровень преступности, и подобные вопросы решаются там в два счета. Но после одной перестрелки с полицейскими я подумал: «С меня хватит. Нужно кончать с этой жизнью, которая вынудила меня идти наперекор закону. И никто не будет даже слушать меня, когда я скажу, что другого способа выжить у меня не было». Я приобрел поддельные документы на имя Майкла Хэндрикса и пошел на контрактную службу. Мне обещали, что после пары-тройки миссий я буду свободен, буду жить на заработанные деньги. А сейчас… Лучше бы я гнил в тюряге особо строгого режима, чем смотрел, как здесь делают пепельницы из человеческих черепов — из черепов моих товарищей! Я малодушно думал о дезертирстве, но понял, что я не смогу оставить тех, с кем сражался за жизнь плечом к плечу. Можно осудить меня за то, что я жил жизнью преступника, но неужели все то, что со мной было здесь, не докажет, что я — честный человек?
Лейтенант Майкл Хэндрикс окончил свою исповедь.
— А что ты скажешь о себе, капитан? — обратился он к лидеру группы Тревору Гаррету.
— Я? Я мало что помню о своем прошлом. Единственное, что прочно засело в памяти — война. Я стал солдатом в семнадцать лет. Спецслужбы обучили меня владеть любым оружием, управлять всем, что ездит и стреляет, ну, или хотя бы делает одну из этих двух вещей. Я был наемником элитного спецподразделения, занимавшегося борьбой с наркоторговлей и терроризмом. Мы действовали в штате Нью-Йорк, вся информация о нас была строго засекречена. За год мы дали внушительные показатели. Но однажды засветили свои рожи в каком-то супермаркете — зашли купить пива прямо со всей своей экипировкой! За такой проступок нам выдвинули условие: или катитесь на все четыре стороны света, или держите те же показатели, но колесите по всей стране. Естественно, долго мы не продержались. Спецподразделение было распущено, нас всех спихнули кого куда. Я оказался здесь. Только сейчас уже не важно, кто из нас как здесь оказался. Только бы выжить и вернуться. Мы уже пять лет здесь. Чего только не было за эти пять лет.
— Кстати, Тревор, ты так и не рассказал о смерти Уолтера, — перебил Гаррета сержант Джек Марстерс.
— Ты уверен, что хочешь знать?
Сержант кивнул.
— Его накачали наркотиками и срезали всю кожу. Когда действие наркотиков закончилось, умер от болевого шока. Здесь часто так поступают с пленными.
— А как ты узнал, что это Уолтер?
— Среди обрезков кожи был его жетон… Я не могу поверить, что из целого отряда нас осталось трое. И почему вообще мы здесь? Это не наша война! Сказать честно, я тоже помышлял о дезертирстве. И остался по той же причине. Я уже ни в чем не уверен. Связи нет. Подкрепления нет. Боеприпасы на исходе. А жить хочется все так же.
Капитан встал и с удрученным видом удалился. Ему хотелось побыть наедине с собственными мыслями.
Тревор Гаррет присел на обрыве, опутанном серебристыми нитями лунного света. Его одолевало чувство небывалой тоски. Он смотрел вокруг, прижав к своей мускулистой груди холодный
Он, капитан Тревор Гаррет, исполняет здесь фальшивый долг перед фальшивой родиной, под фальшивым именем. А настоящее имя? Уже прошло больше десяти лет, как у Тревора его нет. Есть только прозвище, под которым в США его знали свои. И это кодовое имя — Кэно.
В 1973 году Морихей Уехиба сделал ему поддельный паспорт на имя Тревора Гаррета и отправил его на службу.
— Ты хотел обучиться военному делу — ты свое получишь. Ты говоришь о безрассудстве власти, о войне, о боли, которую причиняла тебе жизнь. Вот и узнай, что такое на самом деле безрассудство власти! Узнай, что такое война! Узнай, что такое настоящая боль!
Сейчас Кэно казалось, что за этими словами стоит непреодолимое желание Морихея избавиться от него. Да что, он боится потерять авторитет в клане, боится, что новым лидером будет Кэно? И этот человек пытается построить анархизм! Бред какой-то, ничего не скажешь! Только кому-то приходится платить своей кровью и нервами за этот бред на совершенно чуждой ему войне.
— А не начал ли Уехиба опасаться того, что его место займу я? — раздумывал Кэно, потирая ладони, покрытые мозолями от оружия. — Иначе какой резон гнать из клана лучшего бойца? С чего бы еще я оказался в такой глухомани? В таком случае нужно выжить хотя бы ему назло! А потом прикончить его самого. Только сначала заставить его сознаться в том, что ему был за резон. Ну, уж об этом я позабочусь. Хотел сделать из меня идеального убийцу — ты свое получишь!
Кэно решил, что сходит с ума. Да что еще можно ожидать после всего пережитого? Трупы, лишенные кожи; пепельницы из человеческих черепов; куски исковерканной плоти и костей, остающиеся после взрывов; двое девятилетних арабских мальчиков, расстрелявших из автоматов американского военного; молодой снайпер, которому выкалывают глаз, смотревший в прицел, и отрезают указательный палец, нажимавший на курок… Список увиденного здесь за пять лет можно продолжать. Отсюда нельзя выйти прежним человеком, никто уже не вправит искалеченную войной душу! И теперь эти трое, оставшиеся в живых, живут одним — жаждой мести. Мести за погибших друзей, мести за собственные сломанные судьбы.
— Тревор! — услышал Кэно бешеный крик Джека Марстерса.
Схватив штурмовую винтовку, Кэно бросился бежать к своим. Послышались два выстрела и крики на арабском языке. Четверо арабских боевиков с закрытыми лицами обступили Майкла и Джека. Кэно прицелился и приготовился стрелять, когда один из боевиков схватил Джека и приставил пистолет к его виску. Он что-то прокричал на арабском, из чего Кэно понял только три слова: «оружие» и «он умрет». Второй боевик поставил ногу на грудь раненому Майклу Хэндриксу и направил дуло автомата на его лицо. Кэно осторожно положил штурмовую винтовку на землю, глядя в глаза араба. Он видел, как эти глаза забегали от волнения. В мгновение ока Кэно выхватил из ботинка нож и метнул его прямо в шею боевика, и тут же с разбегу в прыжке ударил ногой в голову второго, прежде чем тот попытался прикончить Майкла.
— Кто-нибудь, прикройте меня! — закричал Кэно, схватив свою винтовку.
Майкл вскочил на ноги и схватил пистолет убитого боевика. В этот момент раздалось еще несколько выстрелов.
— Нет, — послышался глухой предсмертный хрип Джека, и сержант упал, закрывая рукой раны на груди. За несколько секунд его не стало, но изо рта продолжала струиться темная густая кровь.
— Джек, нет! — вскричал Майкл, пытаясь отыскать глазами убийцу.
Араб, который минуту назад ставил ногу Хэндриксу на грудь, теперь поднялся с земли, шатаясь и тяжело дыша, повязка, скрывающая его лицо, пропиталась кровью. Его руки твердо держали автомат. Майкл выстрелил — пуля попала точно в сердце. Очередью «капитан Гаррет» уложил двух оставшихся боевиков.