Вера и террор. Подлинная история "Чёрных драконов"

Шиннок Сарина

— «Iron Maiden»! Хорошая группа, — сказал Кэно, прочитав надпись. — Не хочешь послушать их песни под гитару, детка?

Девица ничего не ответила, а только с улыбкой вылила пиво из кружки на свой топ. Мокрая ткань мгновенно стала почти прозрачной и прилипла к телу, обрисовывая контуры соблазнительной груди.

— Я так понимаю, — Кэно резво ударил по струнам, взяв какой-то тяжелый аккорд, и похотливо лязгнул зубами, — хочешь! Да, детка?

— Джола, — представилась девица. — Пива хочешь?

Похотливо усмехаясь и скаля

зубы, Кэно одобрительно кивнул. Джола, не сводя с мужчины глаз, поднесла кружку пива к своим губам и отхлебнула приличный глоток. Она поставила ногу на стул, на котором сидел Кэно, склонилась над анархистом, взяв его за воротник, их губы соприкоснулись. Он почувствовал у себя во рту ее язык и все еще прохладное пиво.

— А ты смела, детка, — заметил Кэно, облизывая смоченные пивом губы.

— То ли еще будет! — улыбаясь, заявила Джола и тут же ее голова оказалась под столом, на коленях анархиста.

Послышался звук расстегивающейся молнии, затем стонущее от наслаждения дыхание Джолы и довольное рычание Кэно.

— Я так понимаю, до «Iron Maiden» дело не дошло, — заключил сидящий рядом Джарек.

— Да ну и черт с ними! — бросил Кэно, погладив ладонью ровные светлые волосы Джолы. — Держи, — он отдал товарищу гитару, — оружие массового поражения — действует быстро и безотказно.

— Да я всего три аккорда знаю, — пробормотал Джарек, взяв инструмент.

— Поверь, этого достаточно, — заверил его Кэно.

Джарек присмотрел достаточно хорошенькую девицу, сыграл всего одну песню, как она уж стаскивала с него одежду, горячо целуя взасос.

Такими были они — прошедшие сквозь века пиратские нравы. Гуляния с песнями под гитару, огромным количеством выпивки и секса длились больше недели. Потом подвернулась работенка, как сообщили Кэно двое матросов: парень с русыми зачесанными наверх волосами, одетый в кожу, и молодой мужчина с трехдневной щетиной и торчащими во все стороны волосами.

— Заложников будем сегодня брать, — сообщил парень. — Отец просил помочь.

— А ты собственно кто? — недовольно спросил Кэно.

— Я Кибрал, сын Биннака, — представился парень. — А это Гарри, погоняло Сельдяной Король.

Заложников они взяли успешно, и отступные получили, что сразу нужно было отметить. После третьей бутылки вермута анархисту приспичило орать хард-рок под гитару. Джола с улыбкой наблюдала за пьяными выходками команды, но глазами искала Кэно.

— Детка, еще вермута! — попросил он, когда она подошла к его столу.

Джола собралась идти к стойке, и в этот момент он ущипнул ее за задницу. Девица глянула на него полными гнева глазами.

— Не сейчас, — попросил Кибрал, кладя руку на плечо Кэно, но мужчина ударил парня по руке и зло спросил:

— Ей-то, шлюхе, не один хрен?

— Не один, — ответил Кибрал. — Ты мертвецки пьян. А круто ты окрутил мою сестру…

Кэно был так поражен этим фактом, что не смог ничего ответить. Джола —

дочь Биннака! Кто бы подумал!

«Правду говорят: у мужчины две головы, но думает он ими по очереди», — пронеслось в его голове.

— Ей неприятно, что ты так пьян, — продолжал объяснять Кибрал.

— А мне насрать, что ей неприятно!

Утром Кэно не смог вспомнить, что было после третьей бутылки. Только проснулся уже в своей каюте, с Джолой. Девица сказала, что он грубо сносил ее, но ей понравилось. Он молча закурил. Он не знал, как теперь смотреть Биннаку в глаза.

Биннак молчал, скорее всего, давно зная это.

Время стало с тех пор тянуться мучительно медленно — прошедший месяц сошел за три. Джола была смелой и отчаянной, весьма опытной, анархист тонул в наслаждении и ласке, но совершенно ничего не пробудило в нем каких-то чувств, даже намека на чувства. Может, если бы что-то дрогнуло в душе, общество этой девицы не казалось бы таким навязчивым и утомительным. Секс — это, конечно, было хорошо, но Джола хотела большего, да еще и пыталась навязывать свое мнение, за что Кэно не раз срывался на нее по полной. Доходило до того, что он распускал руки. К несчастью, Биннак закрывал на это глаза.

Еще мучительнее стал второй-третий месяц пребывания анархистов на судне Биннака. Кэно коротал вечера в одиночестве, сидя в каюте и покуривая сигары, пытаясь не думать ни о чем. Эта жизнь начинала надоедать ему — слишком уж все просто было у этих ребят, стремления у них приземленные, ограниченные физиологическими и материальными потребностями. Кэно уже не первый раз заявлял Биннаку, что планирует вернуться в клан.

— Мне бы только денег на операцию, чтобы снова лучшим воином клана стать.

Капитан смотрел на него с какой-то отеческой тоской.

— Уехать бы тебе на родину — в Австралию, — говаривал он, — и жить там спокойно. На что тебе еще одна война?

— Это за свободу война, старина, за свободу.

— И помрешь за свободу? — спрашивал Биннак, хотя ответ давно знал.

— Поживем — увидим… — устало отвечал Кэно.

— «Поживем»? Только ты говоришь о том, чтобы сдохнуть за свободу.

— Ну, сдохну, тебе-то какое дело?

— Ты жизни не видел! — тревожно восклицал капитан. — Не видел!

Кэно с презрением смотрел ему в глаза:

— А что ты видел, всю жизнь просидев на этом суденышке, а?

Биннак, удрученно молча, ушел. Кэно не знал, что думать. Не первый раз его отговаривали от возвращения к анархистам. Но он-то чувствовал себя частью этого клана, чувствовал кровную связь с этими людьми, долг перед теми, кто дал ему новую жизнь — жизнь, в которой он кому-то нужен. Теперь сомнений не возникало — его место там. Он в глубине души боялся быть не нужным никому. Потому мысли были заняты тем, где достать деньги, чтобы подлечиться и снова стать в ряды воинов свободы.