Вера и террор. Подлинная история "Чёрных драконов"
Шрифт:
Тем не менее, Кэно не оставляли уныние и тоска. Может, эти чувства навевал больничный запах лазарета и вид белых простыней, может, все это было вызвано тяжелой болезнью (после ранения началось заражение крови), а, может, он не мог понять, чего он хочет.
Только к осени того же года Кэно смог почувствовать себя лучше. Тоска, морившая его все это время, начала развеиваться, но нужно было найти средство, чтобы избавиться от нее окончательно. Клык ждал этого — Кэно спросил, не хочет ли тот вспомнить молодость и поохотиться. Ответ
— Едем ко мне на ранчо койотов гонять.
В Техасе осень была не очень уж живописной. Здесь нельзя было любоваться желтизной и багрянцем палой листвы, взору человека с душой художника доводилось только довольствоваться выжженной травой прерий.
— Эти серо-бурые хищники обнаглели до предела, — сетовал Клык, ложась в траву и готовясь отстреливать койотов. — У нас есть такие уникумы, которые списывают их злодеяния на мифическую тварь — вампира чупакабру.
Кэно беззвучно засмеялся. Тут что-то зашуршало в сухой траве. Луговой волк пробежал так близко, что до него было рукой подать. Клык, кажется, удивился этому и замешкался, но Кэно выстрелил. Послышался жалобный скулеж. Рейнджер встал и пошел вперед. На траве лежал мертвый койот.
— Ты попал прямо в сердце, — похвалил Клык.
Он присел возле убитого койота. Кэно протянул руку к огнестрельной ране в боку хищника и макнул пальцы в свежую кровь. Вдруг Клык окликнул его:
— Кэно.
— Чего тебе, ковбой? — спросил тот, намазывая щеки кровью убитого зверя. Капли алой жидкости медленно скатывались на его шею по редкой темной щетине.
— Я не знаю, что это значило, но Морихей сказал, что устроит тебе настоящее крещение кровью.
— Людей убивать, наверное, придется, — равнодушно произнес Кэно.
— Скажи, а когда ты в ту перестрелку попал, у тебя была какая-то… жалость что ли к человеку?
Кэно отрицательно покачал головой:
— Нет. Если представить, что мир — паутина, то мы — пауки. А паук — хищник! Ему нужно что-то жрать! Он же не муха, чтобы сидеть в дерьме и жрать дерьмо!
— Знаешь, — с интонацией грусти в задумчивом голосе проговорил Клык, глядя в глаза Кэно, — ты — неординарная личность. Ты мыслишь, и мыслишь при том нестандартно, не так, как все. У тебя могло быть большое будущее, а ты раньше срока стал в ряды террористов…
— Так должно быть, — уверенно ответил Кэно. Клык смотрел на него с отеческой тоской и уважением.
— Делишь людей на пауков и мух. Странно. Обычно человеческая гордость не позволяет людям ассоциировать себя с насекомыми.
— Гордость? Паук — машина, созданная природой для убийства. А мы что, для другого живем?
— Паук — это символ упущенного дела.
Кэно задумался и угрюмо произнес:
— Знаешь, ковбой, в той перестрелке, когда я был на грани потери сознания, у меня были галлюцинации. Будто я нахожусь в каком-то темном и сыром подвале, и со всех сторон — пауки. Их тысячи. Хочешь сказать, это что-то значит?
— Если паук
— Меня кто-то предал? — насторожился Кэно.
— Или предаст.
Он опустил винтовку и сел на траву. Эта новость повергла его в замешательство и тоску. Его отвлек от мрачных раздумий голос Клыка. Он положил руку на плечо парня и прошептал ему на ухо:
— Кэно, будь я твоим отцом, я бы смело сказал, что никому Бог не дал более достойного сына, — он отдал ему крест на черном шнурке, который никто никогда не видел под его рубашкой.
— Крест? Зачем? — не понял парень. — Я же атеист.
— Неверующий, — разочарованно опустил голову Клык. — Почему же? Обычно от тяжелой жизни люди оборачиваются к вере, как к последней надежде на спасение души.
Услышав это, Кэно засмеялся:
— Так вот, на что ты уповаешь, ковбой! Спасение души… — он тяжело вздохнул, улыбка бесследно исчезла с его лица, взгляд наполнился каким-то внутренним огнем. — Я неверующий, потому что вы называете себя рабами бога, а я не раб! Я свободный!
Эти слова, казалось, несколько шокировали Рейнджера, но тут же он призадумался, гордым жестом поправил шляпу и ответил:
— Знаешь, Кэно, это так. Ты свободный. Свободен тот, кто умеет свободно мыслить, а не повторяет чужие слова, не зная их смысла. Ты таков. В конце концов, тот, кто хочет быть свободным — уже свободен. Береги свою свободу.
— Я умру за нее, Клык! — с улыбкой на лице и тем же светом в глазах выкрикнул парень и ударил себя кулаком в грудь. Мужчина одобрительно кивнул, но в голосе его звучала грусть:
— Здесь ты прав. Умирать стоит только за нее. Тогда можно верить, что умираешь… не полностью. Знаю: звучит, как бред! Черт с ним! — он досадно махнул рукой и взглянул парню в глаза. — Не забывай меня.
— Все в порядке, Клык, — развязно ответил Кэно. — Тебя попробуй забыть!
С удрученным видом Клык погрузил убитого койота в фургон. Кэно сел в машину и положил ружье на колени. Он чувствовал, что мужчина чего-то недоговаривает. Нечто было ему известно о том, что будет, но он решил об этом умолчать. Странно. Да еще и Морихей ожидал его с какой-то новостью, а потому нужно было как можно скорее вернуться на базу.
Холодным дождливым осенним вечером следующего дня в пустой темный гараж, где Кэно возился с мотоциклом, зашел Морихей Уехиба, чтобы сказать одно: «Твой наставник Клык мертв. Он ошибался в тебе. Я тоже. Тебе не место в этом клане».
— Меня гонят из клана?
Морихей прикусил губы, будто недоговаривал чего-то:
— Боюсь, что так…
— Но я же один из лучших!
— Это была надуманная война. Настоящей ты не видел. Собирай вещи.
Тогда это объяснение показалось Кэно совершенно нелепым. Его прогнали из клана — и он ушел, еще не зная, куда именно гонят его.