Вера в чудеса
Шрифт:
А самое главное — я не боюсь. И уже почти не чувствую боль. Потому что она заменила собой каждую клетку моего тела. Я перестаю кричать. Бесполезно. Тьма вокруг меня сгущается, я осязаю ее на физическом уровне. И впервые думаю, что уходить не страшно.
Вот только Лена, Матвей, моя малышка, которую я уже не увижу… Как же они? Но и тут у меня нет выбора. Потому что я понимаю, что, скорее всего, это конец. Есть какая-то обреченность в метаниях врачей. Даже, наверное, бессмысленность. На меня накатывает волнами слабость. Я молюсь только о том, чтобы
Отдать жизнь за того, кого любишь, хоть и никогда не видела. Другого пути не остается. А тьма продолжает сгущаться. И я… я поддаюсь ей. Я, которая никогда не сдавалась и боролась до последнего. Я уже сама протягиваю к ней руки. Она манит меня, обещая что-то неизведанное. То, что подарит забвение.
И на самой острой вспышке боли и отчаяния эта тьма подхватывает меня, окружает со всех сторон, утягивает за собой.
И я остаюсь в ней. Меня нет?
Сергей.
Я доезжаю до роддома в рекордные сроки, еще не зная, что опоздал.
Ко мне выходит усталый врач, который начинает объяснять, что случилось. Его монотонный голос давит на мозг безысходностью.
— У Дины Витальевны началась отслойка плаценты, обильное кровотечение. Мы ее прооперировали, но во время кесарева произошла остановка сердца. Сердце удалось запустить не сразу. Дина Витальевна впала в кому. Прогнозы пока делать рано, но если она продержится пару дней, то шанс на выздоровление есть. Однако, Вы должны понимать, все индивидуально…
Я перебиваю:
— То есть она может не очнуться?
Бесцветные глаза врача смотрят безэмоционально.
— Да, так тоже может случиться. Я же сказал, сердце удалось запустить не сразу. Как это отразилось на деятельности головного мозга пока не известно.
Наверное, мужик не знает, что делали раньше с гонцами, приносившими дурные вести. Да и смысл всего разговора сводится к бесконечным — не известно, не понятно, позже.
Но у меня остался еще вопрос:
— А ребенок?
В его глазах так ничего и не появляется. Голос такой же ровный.
— С ребенком все в порядке. У Вас дочь. 51 сантиметр рост, 3200 — вес. Все показатели в норме. Через пять дней сможете забрать ребенка домой.
— Домой я должен был забрать двух.
— Сергей Владимирович, это жизнь. Беременность протекала сложно…
Он собирается снова удариться в дебри медицины. А я не хочу. Дома дети ждут маму. Что я им скажу? И как такое сказать? А еще новорожденная дочка… Ребенку нужна мать. Так заведено. И ее никто не заменит.
Но Дина пока домой не вернется. Если вернется вообще…
— Я жену могу увидеть?
В этот момент врач вызывает у меня невольное уважение. Он знает, кто перед ним. Понимает, что я могу создать проблемы. Но не идет по пути наименьшего сопротивления.
— Нет, — звучит твердо, безапелляционно, — Она в реанимации. А это не проходной двор. Любой внешний фактор может осложнить ее состояние. Мы сделали все возможное
Можно, конечно, свистнуть охрану и все равно пройти, но я и так наворотил дел. От того, что я ворвусь в реанимацию, боль в грудной клетке вряд ли отпустит, скорее усилится. Но я все равно перетряхну больницу, и, если это врачебная ошибка, я им не завидую.
Что ж я ее за границу рожать не увез? А? Я ведь хотел. В этой России врачи выполняют госзаказ по уничтожению собственного населения, а не оказывают медицинскую помощь.
Пока ясно одно — нужно искать няню. Может, даже кормилицу. Грудное молоко полезней для ребенка. Ее надо найти, проверить. Нельзя подпускать к детям кого попало.
— Дочь я хотя бы могу увидеть?
— Да. Только придется одеть халат, бахилы, шапку, маску. Вас проводят и дадут все необходимое.
По его звонку появляется медсестричка, молоденькая в коротком халатике, ведет меня в детское отделение, в одноместный бокс, приготовленный для Дины с малышкой. Пока ведет, стреляет в меня глазками, смущенно краснеет.
В палате вижу дочку, завернутую как куколка бабочки. Она спит. Какая кроха. Это МОЯ ДОЧЬ. Маленький ротик, крошечный носик, лобик, щечки. И одна. В палате с радионяней. Надо, чтобы здесь кто-то из медсестер был.
Становится тошно. Все должно было быть не так. Здесь должна быть Дина. Я должен был ее поздравить, подарить подарок на рождение малышки. А вместо этого — радионяня… Почему меня преследует ощущение, что я все просрал? Может, потому что так и есть?
Хочется завыть от бессилия. И в памяти всплывает один из разговоров с Динкой. Тогда я не понимал, что значат ее слова. Слышал, слушал, а не понимал. Я даже взгляд ее помню, когда она мне это все говорила:
"Ты думаешь, что всесилен. Что жизнь стоит перед тобой на коленях и тебе отсасывает. А ты кайфуешь. Но ты, как и другие подобные тебе, заблуждаешься. Иногда хватает пустяка, сущей мелочи, чтобы иллюзия могущества рассыпалась прахом, чтобы все пошло ко дну. Просто к таким, как ты, жизнь по какой-то неизвестной мне причине относится терпеливее, чем ко всем остальным. Но потом она просто щелкнет пальцами и даже ты поймешь, что ты всего лишь пыль. А если не поймешь, то тебя просто разотрет в муку. И как бы ты не был богат, кто бы тебе не смотрел в рот, ты ничего не сможешь сделать."
Кто бы тогда знал, что все так и случится
И что больше всего я сейчас хочу что-нибудь сделать. Но сделать ничего не могу.
Глава 35 Над пропастью отчаяния
Сергей.
Я выбегаю из больницы, словно ошпаренный кипятком. И да, конечно, первое, что сейчас нужно сделать, — это решать проблемы. А их не мало.
Но все, что я сейчас хочу — это забыть. Просто забыть, как все неправильно. И я малодушно иду на поводу своих желаний, когда ловлю вопросительный взгляд Воропаева. Просто приказываю: