Верен до конца
Шрифт:
— На троицу пошел одиннадцатый, — спокойно, доверчиво ответил мальчик.
— В школу ходишь?
— Ходил, а теперь говорят, будто нашу школу закроют, потому что везде фашисты.
Мы вышли из машин и сели на скамейку у забора.
— А скажи, Алексей, — продолжал я разговор, — у вас фашисты были уже или нет?
— Вчера были, — ответил мальчик. — На мотоциклах приезжали. Крутились по улице часа два, кур ловили, искали чего-то. Один как шлепнется с чердака, голову до крови разбил. Забрали кур и куда-то уехали.
— А отец твой дома?
— Нет,
— Кто же у вас дома?
— Дед, я да мать.
— Сходи-ка позови своего деда, скажи, что из Мозыря дяденьки приехали, хотят с ним поговорить.
— А что, в Мозыре тоже фашисты?
— Нет, там наши части.
— А кто вы такие? Дед, может, меня спросит, какие такие дяденьки.
Мы ответили, и тут кстати вспомнили, что в машине у нас было немного конфет. Шофер дал мальчику несколько штук, и он побежал. И сейчас же возле машины появились мальчишки. Дали гостинцев и им. Было ясно, что вслед за детворой придут старшие — мальчишки служили разведкой для них. В это тревожное время люди по вечерам не показывались на улице — сидели по хатам.
Через некоторое время к нам подошли несколько стариков и женщин. Они поняли, что мы люди свои, и начали разговаривать. О посещении деревни гитлеровцами они рассказывали совсем не так, как маленький Алексей. По словам Алексея, мотоциклисты только покрутились по улице и, поохотившись на кур, скрылись восвояси. А на самом деле они жестоко допрашивали крестьян, угрожали им расстрелом, если они не выдадут коммунистов, сельских активистов и попавших в окружение красноармейцев, которые, может быть, прячутся в деревне. Ничего не добившись, гитлеровцы забрали с колхозной птицефермы всех кур и уехали.
Мы попросили позвать председателя сельсовета или кого-нибудь из местного актива. Несколько замявшись, крестьяне ответили, что председатель сельсовета у них есть, только они не знают, где он, ничего не известно им и об активистах. Вот разве только доктор. Он инвалид, воевать идти не может, от врага не прячется и, как раньше, сидит в своей больнице, лечит больных.
Одна из женщин вызвалась сходить за доктором.
Это был еще не старый, высокий худощавый человек, хромой на левую ногу. Он поздоровался и назвал свою фамилию — Крук. В разговор вступил охотно, но только после того, как узнал, кто мы. На вопросы отвечал с достоинством, уверенно, без растерянности. Было видно, что ему можно довериться. Из разговора выяснилось, что доктор Крук родом из Руденского района и очень беспокоится за судьбу своих близких, которые там остались.
Мы поручили ему собрать коммунистов, комсомольцев и деревенский актив. Вскоре пришли председатель сельсовета Русаков, председатель колхоза Пакуш, ветеринарный врач Левкович. Пока не подошли остальные, мы завязали с ними разговор. Интересно было знать, что они думают, как намереваются поступать в будущем.
Из беседы выяснилось, что люди здесь не сидят сложа руки. В Заболотье создана партизанская группа из семи человек под командованием Русакова и Пакуша. Группа готова к действию, только оружия маловато и нет ясности, конкретности в планах.
Народ
Из толпы раздался взволнованный голос:
— Может, у вас эта газета есть?
— Есть, — ответил я, — да темно уже, нельзя прочитать.
— Так хоть покажите ее!
Я вынул «Правду». Несколько рук бережно подхватили газету, все задвигались, плотнее сгрудились вокруг нас и почему-то начали говорить шепотом.
— Портрет Сталина!.. — взволнованно прошептала одна из женщин.
— Покажи, дай сюда… Прочитать бы!
И вдруг кто-то громко предложил:
— Чего тут шептаться! Пошли в сельсовет, зажжем огонь и почитаем!
И человек решительно зашагал по улице, а за ним двинулась вся толпа.
Пошли в сельсовет и мы. У ворот остановились: пусть люди зажгут огонь, разместятся.
Вдруг из соседнего двора выскочили четверо вооруженных и быстро направились к входу в сельсовет. Двое стали возле сельсовета на улице, а двое пропали где-то в вишняке, с другой стороны дома.
Когда мы входила в помещение, один из вооруженных, стоявший ближе к нам, вытянулся и приветствовал нас по-военному.
— Ночная охрана, — объяснил он Мачульскому, когда тот остановился.
— Это хорошо, — ответил Роман Наумович, — только на виду стоять вам незачем!
В помещении вокруг стола столпились люди.
— Дай-ка сюда, дай сюда, — к столу протиснулся Апанас Морозов, дед Алексея.
Это был колхозный садовод и огородник, не по годам живой, энергичный старик. Он на ходу достал из-за пазухи очки в тонкой железной оправе и протянул руку к газете. Нацепив очки, долго, словно не веря своим глазам, разглядывал полосу, портрет Сталина.
Газету решили читать с начала до конца. Старик передал ее молодому, чисто одетому человеку: это был учитель Анатолий Жулега.
— Можно, товарищ? — спросил он меня.
— Читайте, — ответил я.
И учитель начал читать.
Люди расселись на скамьях, стульях, а некоторые прямо на полу. Установилась тишина, только голос учителя звучал ровно и выразительно.
Закончив чтение, учитель стал бережно свертывать газету. Было похоже на то, что он не собирается возвращать этот номер «Правды».
— Ведь это и есть наша программа! — горячо зашептал мне в ухо председатель сельсовета. — Теперь ясно, за что браться, к чему руки приложить.
Через полчаса Жулега поехал разведывать для нас дорогу в совхоз «Жалы» и на Любань. Русаков, Крук, Пакуш и несколько комсомольцев уселись за стол и при свете лампы принялись переписывать материалы газеты. С нашего разрешения они разрезали текст на несколько частей и разделили его между переписчиками. Коммунисты правильно решили, что распространение и популяризация призыва партии — самый верный шаг к развертыванию партизанского движения.