Верен до конца
Шрифт:
— В тыл, значит?.. — не спеша оглядывая нас, говорил он. — Знаю, что такое тыл у врага, испытал когда-то. Еще вместе с Талашом воевали… Только ходили мы тогда пешком, автомобиля у нас не было. Неужели партизанить на машине собираетесь? Машина засядет в болоте, так неприятно будет вылезать в таких сапожках. — Он показал трубкой, зажатой в руке, на начищенные сапоги Свинцова.
Мы посмеялись, но каждый из нас понимал, что в словах старика много правды, и нам надобно бы сделать вывод из метких замечаний бывшего партизана. И в самом деле, что у нас за одежда? Я в чем работал в обкоме, в том и поехал.
На наше счастье, в Калинковичах мы встретили знакомого директора леспромхоза. У него на складе оказалось несколько комплектов спецовок для лесорубов. Вскоре в машинах сидели уже не руководящие областные работники, а «обыкновенные лесорубы».
Надо было как можно скорее пробираться поглубже в тыл. Конечно, в этом было немало риска, но я был уверен, что мы проскочим.
Подробно расспросив, как лучше проехать, двинулись в Октябрьский район. Ехали с большой осторожностью. Жители придорожных деревень ручались только за свою деревню и редко за соседнюю. Немецких войск, может быть, и не было близко, но люди были сбиты с толку вражескими парашютистами.
Нам удалось узнать, что в центр Октябрьского района, в Карпиловку, вчера наведывались вражеские мотоциклисты. Это означало, что враг где-то близко, что надо быть еще более осторожными. Решили остановиться в деревне, расположенной возле леса, и узнать, что происходит в районном центре. Пошли к людям, начали расспрашивать. Те говорили разное. Одни — что фашисты уже в Карпиловке, другие — что только разведка туда заглядывала, а третьи — что никто фашиста там и в глаза не видел.
Надо было нащупывать дорогу самим. Хотелось до Карпиловки добраться как можно скорее, медлить в такое время было бы преступно. Все соглашались, за исключением Свинцова и Бастуна. Эти двое заняли какую-то уклончивую позицию. Чувствовалось, что они боятся ехать дальше, но сказать об этом открыто не решаются. Начали вдруг рассуждать об излишней рискованности и нереальности наших планов.
— Вы боитесь? — спросил я напрямик.
Свинцов изменился в лице, руки у него задрожали. Некоторое время он молчал, потом, переглянувшись с Бастуном, сказал:
— Хоть и не боимся, а дальше не поедем. Останемся здесь, осмотримся, разузнаем и тогда решим, что делать.
Мы напомнили им о партийной ответственности, об обязанностях коммуниста и руководящего работника. Однако же нам стало ясно, что эти люди будут не только нам в обузу, но и во вред, и мы решили исключить их из нашей подпольной группы.
Наше решение их не очень тронуло. И мы еще раз убедились, что поступили правильно.
Этот прискорбный факт напомнил, что в условиях подполья мы должны особенно внимательно приглядываться к людям и лучше подбирать кадры.
Мы были уверены, что, как только доберемся до своих районов, найдем там людей хороших, честных, настоящих патриотов, которые будут самоотверженно бороться с фашистскими захватчиками.
В Карпиловку приехали уже без Свинцова и Бастуна. Гитлеровцев здесь не было. Поблизости, на железнодорожной ветке, стояли бронепоезда и сдерживали вражескую группировку, которая пыталась прорваться на Домановичи. Наши пехотные части вели бои. Положение
Я зашел в райком. Здесь был только уполномоченный Полесского обкома партии второй секретарь обкома Федор Михайлович Языкович. Увидев меня, он удивился и очень обрадовался.
— Как ты сюда попал? — тормоша меня за плечи, спрашивал он.
— А ты зачем здесь? — перебил я его встречным вопросом.
Языкович коротко поведал о своих военных делах. Он приехал сюда по заданию обкома. Возводил укрепления, организовывал самооборону, а теперь занялся ранеными и не может оставить их, хотя два дня назад получил распоряжение вернуться в Мозырь.
— А где же Тихон Бумажков? — спросил я.
— Где-то там, — ответил Языкович и показал в сторону, откуда доносились частые, сотрясавшие землю разрывы. — Его давно здесь нет. Еще когда немцы подходили, он закрыл свой кабинет. С тех пор и не показывается. Командует истребительным батальоном. Вчера он и заместитель председателя райисполкома Павловский сожгли пятнадцать вражеских танков.
Тихона Бумажкова, первого секретаря Октябрьского райкома партии, я знал давно. На встречу с ним я возлагал большие надежды. Бумажков, как местный житель и хорошо осведомленный человек, безусловно, помог бы нам. Но он включился в дело, и отрывать его не было смысла. В душе мы только порадовались, что наши истребительные отряды, теперь уже партизанские, так героически борются с лютым врагом.
Я попросил Языковича дать нам провожатого. Глусск был занят врагом, и на Любань надо было пробираться самыми глухими дорогами. Языкович рекомендовал в проводники заведующего столовой райпотребсоюза, уроженца тех мест, куда мы ехали. Провожатый не только подробно обрисовал нам обстановку, но еще и накормил всех горячим обедом. Войтик так остался доволен обедом, что готов был целые сутки возить провожатого.
До деревни Заболотье Октябрьского района нас «сопровождал» фашистский истребитель. Он как насел на нас в начале дороги, так и не давал покоя до самой деревни.
Уже вечерело, когда мы въезжали в Заболотье. Деревня большая — не видно конца ровной широкой улицы. Печальным запустением веяло от нее, и это было так необычно! Бывало, заедешь в белорусскую деревню в эту пору — и сердце радуется! Конец летнего трудового дня всегда сопровождался веселыми песнями девчат, говором и шутками идущих с работы колхозников, грохотом машин, ржанием лошадей. И это сразу вводило тебя в живой, светлый, родной мир, кажется, прижился бы здесь и считал бы великим счастьем завтра чуть свет выйти вместе с колхозниками в поле.
А сейчас тихо и безлюдно на деревенской улице…
Прошло несколько минут. Вот показался мальчик лет десяти. Он долго раздумывал, прежде чем подойти к машинам, но любопытство взяло верх.
— Подойди, сынок, не бойся, — сказала Степанова.
Мальчик сразу отозвался на материнскую ласку в ее голосе. В его живых голубых глазах засветилась улыбка, и он смело подошел к нам.
— Как же тебя зовут, браток? — спросил Бондарь.
— Ляксей, — потянув носом, ответил мальчик.
— А, тезка, — засмеялся Алексей Георгиевич. — Будем знакомы, меня тоже зовут Алексеем. А сколько тебе лет?