Верная Чхунхян: Корейские классические повести XVII—XIX вв.
Шрифт:
А Плут пропел:
Бил наотмашь в грудь горбатых, Бил беременных в живот, Искры первые пожара Со злорадством раздувал, Колотил горшки и миски В мастерской у гончара, У жилища роженицы Пса бродячего убил, В месте, где болели оспой, В землю колья забивал ИНатешившись песнями, мужланы сели и принялись расспрашивать друг друга, кто где живет и кого как зовут.
— Ты где живешь? — спросили одного.
— Я живу в Ванголе, — отвечал тот.
— Вот как? Купил, говоришь, тростнику для циновок? [229]
— Да нет же! Я говорю, что мой дом находится в Ванголе.
Тогда вперед выскочил Кунпхёни и принялся растолковывать остальным, что такое Вангол.
— Понятно! Этот парень хочет сказать, что он из Ванголя. «Ван» значит «король», а «гол» — «поселок». Выходит, что ты живешь где-то около королевского дворца в Сеуле?
229
Игра слов: «живу» по-корейски звучит так же, как «покупаю»; имя собственное «Вангол» созвучно со словом «тростник».
— Да, да! Именно там я и живу.
— А ты где живешь? — спросили другого.
— У самого неба, — отвечал мужлан.
— Он, верно, живет на улице духов, у ворот Мудонмун, — пояснил Кунпхёни.
— А ты, дружище, откуда?
— Я живу снаружи за оградой внутри ограды.
Кунпхёни мигом растолковал и этот ответ:
— Ага! Ты, верно, живешь между внутренними воротами Чханыймун и внешними воротами Ханбунмун. Вот и получается, что твой дом «и в ограде и за оградой». Это где-то возле Бумажной управы, не так ли?
— Нет, не там.
— Тогда понятно, — сказал Кунпхёни. — Ты, видно, живешь между большими и средними воротами дома. Так ты, значит, холопий сын? Отойди-ка вон туда!
— А ты где живешь? — спросили еще одного мужлана.
— В никакой переулке.
Кунпхёни призадумался.
— Что-то я никак не могу припомнить такого места.
— У меня нет своего дома, живу где придется, — объяснил мужлан.
— Ну, а ты, уважаемый!.. Вот тот, который позади всех уселся! Где ты живешь и как твоя фамилия?
— Моя фамилия — «два человека борются», — ответил мужлан загадкой.
— Борющихся людей, — стал рассуждать вслух Кунпхёни, — напоминают написанные рядом два иероглифа «дерево». А сдвоенное «дерево» значит «лес» и читается «лим». Выходит, что твоя фамилия — Лим.
— А как твоя фамилия? — спросил Кунпхёни следующего.
— «На дереве шляпа», — последовал ответ.
— На дереве шляпа... Ясно! Тебя зовут Сон.
— А тебя, уважаемый, как кличут?
— «Под коричным деревом стоит Сын Неба».
— Понятно, — сказал Кунпхёни. — Ты — Ли.
— Ну, а ты, дружище, кто такой?
Мужлан, совершенный невежда, — из тех, которые, увидев букву «г», полагают, что
— Моя фамилия, стало быть, такая: «под деревом Карлица стоит сынишка Екчоксве». То бишь я хочу сказать, что меня тоже зовут Ли.
— А как тебя зовут? — обратился Кунпхёни к другому мужлану.
— Поверни вокруг четыре раза «гору», и ты узнаешь, как меня зовут, — ответил тот.
Кунпхёни подумал немного про себя и сказал:
— Если повернуть иероглиф «гора» четыре раза вокруг вершины, то получится иероглиф «поле», который читается «чон». Стало быть, твоя фамилия Чон.
Мужлана, к которому обратился Кунпхёни, звали Пэ, и славился он тем, что никогда не мог ничего запомнить. Поэтому, чтобы не забыть свою фамилию, он постоянно носил с собою в поясном мешочке грушу [230] . Услыхав вопрос, Пэ, не говоря ни слова, развязал мешочек и полез за грушей. Но та как сквозь землю провалилась. В растерянности мужлан хватил себя по затылку и выругался:
230
«Груша» по-корейски «пэ».
— Чертова фамилия! Сколько я уже натерпелся из-за нее! Вот и нынче какой-то прохвост стянул ее у меня. С тех пор как я появился на свет, моя фамилия обошлась мне уже в восемнадцать монет. А сегодня она, видно, разорит меня окончательно...
И снова принялся лихорадочно шарить в поясном мешочке.
Тогда Кунпхёни стал бранить мужлана:
— Друзья спрашивают у него фамилию, а он знай молчком копошится в своем мешке. Куда это годится?
— А ты не придирайся, коли не можешь понять, в чем дело. Моя фамилия известна каждому! — сердито отвечал ему мужлан, шаря по всем уголкам мешка.
Но груша исчезла. Вместо нее из мешочка вывалился лишь грушевый черенок.
— Наконец-то! Не мог он никуда деваться! — воскликнул мужлан.
Подобрав торопливо черенок, он замахал им в воздухе.
— Вот она, моя фамилия!
— Так, значит, твоя фамилия Черенок?
— Да, да! Именно так: Черенок!
— Кто там еще? — спросил Кунпхёни.
— Я! Моя фамилия простая: если ты прибавишь к знаку «ан» — «седло» знак «пу», что значит «лопнуть», а напоследок приставишь иероглиф «дон» — «дубинка», то ты смекнешь, что меня зовут Ан Пудон.
— А тебя как звать? — обратился Кунпхёни к следующему.
В ответ мужлан вытянул вперед два крепко сжатых кулака.
— Вот моя фамилия!
— Понятно, — засмеялся Кунпхёни, — твоя фамилия, по-видимому, Чу, а имя — Могви [231] .
— Верно! Так меня и зовут!
— А это кто там стоит в стороне? Давайте уж представимся друг другу все до единого человека. Поведай и ты, друг, свою фамилию.
— Я сын Дубинки.
— А ты кто такой?
— Чо Чхиан.
231
«Кулак» по-корейски «чумогви».