Вернись в прошлое и убей его

Шабанов Александр

А потом она уходит, утверждая:

– Мне надо спешить.

– Куда?

– У меня муж в тюрьме. И дети некормлены, – и машет мне на прощание рукой.

В парке какая-то девушка торгует шапками. Заглядываю в её примерочное зеркальце. Больше ли у меня стало морщин? Старее ли я? Странно, но я не постарел. Или старит только борьба? Насильственное изменение реальности? А добро не старит? Или то меня так состарил профессор Гольц своими ударами током. В общем, любое дерьмо старит, это факт.

Открытия продолжаются

Человек –

существо стадное, поэтому чувствовать локоть товарища так хорошо, что как раз сейчас и происходит, когда мы двигаемся по улице. Я как-то подсел на митинги. Они борются за честные выборы. Ха, как будто честные выборы бывают: – ) Пройдёт ещё сколько-то лет, и выборы вообще упразднят, помню из школы, из школьных уроков и учебника истории. Да и пускай смысла нет. Это лучше, чем гнить в моём гадком будущем, пускай даже борьба и напрасна. Мой старый добрый прадед-сказочник:

– Для того, чтобы законно выйти на митинг, он должен быть разрешенным, и поэтому митинг власти, естественно, не разрешают, – объясняет мне Эдуард Померанец. – Свободные власти им нахрен не нужны.

– Почему?

– Потому что наш Сказочный сам рисует себе свои 80%.

– У вас же есть выборы, – прикидываюсь шлангом.

– Конечно, есть, но они тотально фальсифицированы.

– Почему же вам никто не помогает?

– У Запада свои проблемы.

Если бы он знал, что со временем не будет ни Востока, ни Запада. А будет одно большое и сплошное Государство Правды, из которого я к ним и прилетел. Наше Государство Правды смогло изменить содержание западных СМИ, вторгаясь в них и выдавая нужные мессиджи с помощью тотального киберовируса, банд хакеров и пригожих троллей. Так что у Померанца и прочих борцов за свободу нет шансов. Но что мне терять? С ними я живу, а у себя в будущем я только существовал.

– Насколько законно то, что мы делаем? – спрашиваю.

– Вы там в своём будущем живёте в другом измерении, – отвечают мне с раздражением. – Какие у нас законы? Их пишут те, кто против народа. Мы действуем против закона, потому что мы за народ.

– А в чём формальный повод? Какой повод, что вас запрещают?

– Под предлогом коронавируса не разрешают массовые мероприятия, – толкает меня в плечо кто-то ещё.

– Не было бы коронавируса, власти придумали бы что-то другое, – объясняют.

Мы идём в группе. Жду, что появится в воздухе видимое только мне лицо профессора Гольца со своей придурью, но тот не появляется. Хотя вряд ли ему нравится то, в чём я участвую.

– Отойдём на минутку, – слышу слова Померанца, и он уводит меня из толпы.

– Так хорошо или плохо в будущем? – спрашивает меня Померанец. – По некоторым твоим намёкам я понял, что будущее отнюдь не безоблачно… Что там чуть ли не диктатура… И смысла бороться никакого нет…

Я в ответ молчу.

– И в то же время моим единомышленникам ты говоришь, что в будущем всё хорошо, свободная страна, демократия, люди живут зажиточно и свободно, – продолжает Померанец. – А?

– В будущем всё хорошо. Ты прав, – отвечаю. –

То, что я нёс, это специально.

– Чтобы меня проверить? Не скрытый ли я держиморда и тоталитарист? Ну, ты молодец! – хлопает меня по плечу Эдуард. – А то я думал, не поступить ли нечестно, потому что всё равно смысла бороться никакого нет. У меня жена смертельно больна. Если ты знаешь.

Мы глядим на зеркальную витрину, и я не могу отделаться от впечатления, что с той стороны на меня, невидимый за отражающей поверхностью, тоже кто-то глядит, и, похоже, это я сам, только в костюме сотрудника ОМОНа или типа того.

– Как думаешь, на нас никто не смотрит? – спрашиваю.

– А какая разница, – пожимает плечами Эдуард Померанец.

– На самом деле, у меня в голове чип. И я по сути зомби.

– Не может быть! – смотрит во все глаза Померанец.

– Может быть, может. Да так и есть. Мной пытаются руководить. Кибер-руководство.

– Кибер-руководство? Я что-то такое слышал! Я должен тебе помочь! – восклицает друг-родственник.

– Если бы это было возможно, – тяну я. – Давай сменим тему. Очень интересно, что мы с тобой оказались родственниками, – проговариваю. – И ты так же, как я, пожимаешь плечами.

На этот раз молчит мой собеседник, а я говорю:

– Может, потому, что ты не желаешь мне зла, у меня так всё и срабатывает. Все эти чудеса. Это действительно it is a miracle, однажды я слышал песню из вашего времени.

Эдуард Померанец в ответ пожимает плечами.

– Хотя мне и кажется, что остановить войну власти против народа невозможно, и народ всё равно проиграет, – говорю, но он, похоже, меня не совсем понимает.

– Война власти против народа? Точно! Это то, что у нас сейчас происходит! Молодцы, что вы там, в будущем, со временем всё-таки смогли победить эту несправедливость и добиться демократии!

Отворачиваюсь. И усмехаюсь. Похоже, Эдуард сам лжёт себе. И не хочет слышать.

Деструктивность пытается взять верх

Эдуард Померанец возвращается откуда-то домой.

– Откуда? Почему такой грустный?

– Жена умирает, – пожимает плечами Эдуард.

– Может, не всё так плохо? – настораживаюсь и вспоминаю цель своего задания. Какими бы профессор Гольц и вся привластная шайка-лейка, оставленные мной в собственном времени, ни были, но я им что-такое обещал. И я хотел спасти собственную дочь, о которой почти забыл. А для этого супруга Эдуарда должна умереть.

– Ты по сути прав. Народ проигрывает. У нас страна гибнет. Но она ещё может стать свободной. А может и не стать, – рассеянно отвечает Померанец, словно бы отвечая на свои мысли. А потом говорит:

– Всё очень плохо, – говорит Померанец. – Жена уже лишилась половины лёгких. Еле дышит. Аппарат ИВЛ не помогает. Ох уж эти отечественные аппараты ИВЛ.

– А у неё отечественный?

– Сейчас уже нет. Добился. Вообще, меня к ней, заразной, пускают только по очень большому блату. Я же учёный.