Верность сердцу и верность судьбе. Жизнь и время Ильи Эренбурга
Шрифт:
«Мне нелегко было написать эту книгу <…>, — признавался он. — Я знал, начиная эту книгу, что меня будут критиковать: одним покажется, что я о слишком многом умалчиваю, другие скажут, что я про слишком многое говорю». Мемуары, посвященные столь многим людям, Эренбург заканчивал добрыми словами о тех, кого уже не было в живых. «Когда я писал о друзьях, которых нет, — вспоминал он, — порой я отрывался от работы, подходил к окну, стоял, как стоят люди на собраниях, желая почтить усопшего; я не глядел ни на листву, ни на сугробы, я видел милое мне лицо. Многие страницы этой книги продиктованы любовью. Я люблю жизнь, не каюсь, не жалею о прожитом и пережитом, мне только обидно, — заканчивал он, — что я многого не сделал, не написал, не догоревал, не долюбил». Он считал, что ему уже пришел конец. «Сейчас у меня слишком много желаний и, боюсь, недостаточно сил» [942] .
942
ЛГЖ. Т. 3. С. 259, 260.
Но до конца было еще далеко. Полтора года спустя он сядет за новую серию глав. Первые брежневские годы наполнили его горечью, вызвав новый прилив энергии и желание высказаться. В Книге
Глава 17
Эренбург и диссидентство
Эренбург не был диссидентом. Многолетний депутат Верховного Совета, осыпанный государственными наградами писатель, без конца выезжавший в Европу с официальными поручениями, Эренбург до конца своей жизни находился на привилегированном положении. Даже в самый пик борьбы за опубликование книги «Люди, годы, жизнь» ему и в голову не приходило переправить главы шестой части на Запад, чтобы натянуть нос цензорам.
При этом Эренбург общался со многими писателями и общественными деятелями, активно поддерживавшими и воодушевлявшими движение за права человека. Еще в 1957 году состоялось его знакомство с Фридой Вигдоровой, с которой они вместе занимались делом группы студентов, попавших в немилость к властям по политическим причинам, и помогали восстановиться на работе несправедливо уволенному учителю из г. Гродно. Фриду Вигдорову часто называют «первой диссиденткой» в связи с ее выступлениями в защиту молодого поэта Иосифа Бродского.
Двадцатитрехлетний поэт Иосиф Бродский, который в профессиональных кругах имел прочную репутацию мастера стиха и поэтического перевода, в декабре 1963 года подвергся аресту по обвинению в «тунеядстве» [943] [944] . Хотя Бродский не закончил среднюю школу, он самостоятельно выучил польский и английский языки, и его переводы метафизических поэтов, в частности Донна, оценивались очень высоко.
Фрида Вигдорова понимала, что режим нацелился покарать Бродского за независимый образ жизни, использовав суд над ним для устрашения молодежи. Она отправилась на процесс, происходивший в феврале — марте 1964 года, и сидя в зале суда, отважно вела стенографическую запись всего заседания — запись, которая, потом попав на Запад, привлекла внимание мировой общественности к возмутительному характеру этого дела. Стенограмму заседания Вигдорова показала Эренбургу, советуясь с ним, как лучше вести дальнейшие хлопоты. Благодаря ее усилиям в защиту Бродского выступили три лауреата Ленинской премии — Дмитрий Шостакович, Самуил Маршак и Корней Чуковский. Эренбург также подписал соответствующее обращение. Хотя эти протесты не помешали осудить Бродского и приговорить его к пяти годам ссылки в Архангельскую область, на север, через полтора года ему разрешили вернуться в Ленинград. Международное общественное мнение и мнение внутри страны сыграли свою роль, изменив обычный ход дела такого рода [945] .
943
См. два письма Фриды Вигдоровой к Эренбургу: РГАЛИ. Ф. 1204, оп. 2, ед. хр. 1370; письма Эренбурга к Вигдоровой: РГАЛИ. Ф. 1204, оп. 2, ед. хр. 518. Имеется также письмо от Вигдоровой к Эренбургу от 2 октября 1962 г., в котором она просит Эренбурга помочь приятельнице Пастернака Ольге Ивинской, тогда все еще находившейся в исправительно-трудовом лагере. Из письма явствует, что Эренбург уже помог добиться для Ольги Ивинской лучших условий содержания в лагере. В 1991 г. Александр Даниэль прочел московским студентам цикл лекций о правозащитном движении в Советском Союзе. Сын Юлия Даниэля и Ларисы Богораз, он был одним из активнейших диссидентов и непосредственным свидетелем всех событий в Москве, связанных с этим движением, начиная с его первых шагов в 1965 году до перестройки и гласности при Горбачеве. В своих лекциях А. Даниэль назвал Фриду Вигдорову «первой диссиденткой».
944
По указу Президиума Верховного Совета РСФСР от 4 мая 1961 «тунеядцами» считались лица, уклонявшиеся «от общественно полезного труда»; указ имел целью призвать к порядку многочисленных бездельников, промышляющих мелкими кражами и распивающих спиртное в общественных местах. Однако этот же указ применялся против фрондирующих, которых сначала увольняли с работы, а затем использовали их незанятость как предлог для административной ссылки.
945
Стенограмму суда над И. Бродским см.: The New Leader. 1964, August 31. P. 6—17. Согласно Симоне де Бовуар, Эренбург побудил Жан-Поля Сартра обратиться с письмом в защиту Бродского к Анастасу Микояну, который тогда, в 1965 г., был председателем Президиума Верховного совета. Вскоре И. Бродский был освобожден. См.: Beauvoir S. de. All Said and Done. London, 1974. P. 314–315.
Эренбург также принял участие в Кирилле Успенском, первом из членов Союза писателей, арестованном после смерти Сталина. Успенский подружился с группой молодежи (куда входил и Иосиф Бродский), собиравшейся у него на дому и обсуждавшей политические вопросы. Автор нескольких книг, ветеран, служивший после войны в военной разведке в Вене, Успенский пользовался большим влиянием в художественной и литературной среде, охотно ссужал друзей и знакомых малодоступными книгами и побуждал молодежь относиться критически к правительству, да и обществу в целом. Затесавшийся в круг Успенского «стукач» сообщил о нем властям, и 19 июня 1960 г. Успенский был арестован в Ленинграде. Узнав об этом, Эренбург вместе с Александром Твардовским и еще одним писателем, Юрием Домбровским, ходатайствовал за Успенского, которого, в конце концов, 31 июля 1964 г. освободили — за год до истечения срока по приговору. Досрочное освобождение Успенский относил на счет умелого вмешательства в его судьбу трех названных писателей.
В начале шестидесятых самиздат приобрел новое качество — все шире стала распространяться насыщенная политикой литература. С освобождением из Гулага миллионов политических заключенных неизбежно появились такие писатели как Солженицын, Гинзбург, Шаламов,
Еще до окончания собственных мемуаров и до личного знакомства с Эренбургом Евгения Гинзбург была среди читателей и почитателей его книги «Люди, годы, жизнь» и 20 марта 1961 года написала ему благодарное письмо:
«Только что дочитала вторую книгу „Люди, годы, жизнь“. И захотелось сказать Вам спасибо <…>
Я лет на 15 моложе Вас. Но все равно — уже скоро конец, тем более, если принять во внимание особенности моей биографии. И вот на последних рубежах, да еще в чужом городе, куда после Севера занесла судьба, так дорога была мне эта нечаянная радость — открыть книжку „Нов. мира“ и вдруг прочесть в ней такое правдивое и настоящее.
Лет в 17–18 я знала наизусть целые страницы из „Хулио Хуренито“ <…> Сейчас я снова по-настоящему взволнована и благодарю Вас за эту работу, за то, что Вы написали о Мандельштаме, о Мейерхольде, о Табидзе и Яшвили, о многих других. Дай Бог, чтобы все у Вас было хорошо и чтобы Вы обязательно дописали эту книгу» [946] .
Наталья Столярова чувствовала себя особенно на месте в должности секретаря Эренбурга, получавшего потоки обращений от бывших заключенных. Они нуждались в содействии: одному нужно было помочь с жильем, другому — получить разрешение на прописку в столичном городе, третьему — восстановиться в учебном заведении, чтобы закончить образование. Мало того, что Столярова склонила Эренбурга прочесть мемуары Евгении Гинзбург, ей удалось достать для него экземпляр «Одного дня Ивана Денисовича» задолго до того, как повесть появилась в газетных киосках. (Согласно Солженицыну, Эренбургу «„Иван Денисович“ сильно не понравился», однако на самом деле Эренбург в тех случаях, когда упоминает Солженицына в своих мемуарах, говорит о нем в высшей степени одобрительно [947] ). Повседневная работа с таким секретарем, как Столярова, открыла Эренбургу доступ к самиздату, к сведениям о движении диссидентства, которое ширилось и развивалось, сначала при Хрущеве, а затем при Брежневе.
946
Архив И. И. Эренбург. В эпилоге к своим мемуарам Евгения Гинзбург указывает на помощь, оказанную ей Эренбургом в издании ее книги в Советской Союзе. См.: Гинзбург Е. Крутой маршрут. М., 1990. С. 595–596.
947
См.: Solzhenitsyn A. Invisible Allies. Washington, 1995. Р. 147.
Столярова стала близким другом и важным помощником Александру Солженицыну. Используя свои немалые связи с посещавшими Москву иностранцами, она помогала Солженицыну переправлять микрофильмы его произведений, в том числе «В круге первом» и «Архипелаг Гулаг». Она появляется на страницах «Архипелага Гулага», для которого дала материал по Бутыркам и Сибирским исправительно-трудовым лагерям [948] . Даже после насильного выдворения Солженицына из СССР в 1974 г. Столярова оставалась одной из главных его помощниц, участвуя в распределении субсидий семьям политических заключенных, которые выделял для них Солженицынский фонд.
948
Наталья Столярова. Интервью, данное автору в 1984 г. в Москве. См. также: Солженицын А. И. Архипелаг Гулаг, 1918–1956. М., 1989. Т. 1. С. 132; Т. 2. С. 219, 517 — где Солженицын ссылается на Н. Столярову как на источник информации о положении политических заключенных при Сталине. Согласно М. Скаммелу, по Москве ходил слух, что Эренбург сфотокопировал повесть «Один день Ивана Денисовича» и давал ее читать друзьям. См.: Scamtnell М. Solzhenitsyn. New York, 1984. Р. 425. Также полагают, что Эренбург написал письмо в Союз писателей, в котором поддержал награждение Солженицына Ленинской премией по литературе. См.: Khrushchev and the Arts… Op. cit. P. 75. О дружбе Солженицына и Н. Столяровой см. также: Литературная газета. 1991, 28 августа. С. 12.
Из писателей-диссидентов шестидесятых годов самые близкие отношения были у Эренбурга с Надеждой Мандельштам. Обе ее мемуарные книги — «Воспоминания» и «Вторая книга» — принадлежат к ярчайшим свидетельствам о сталинских годах. Она показала первый вариант этих воспоминаний Эренбургу; один из немногих, если не единственный их читатель, он не согласился с рядом ее суждений. Надежда Мандельштам славилась своим резким языком, и Эренбург, как все остальные, остерегался ее гнева; но после прочтения ее рукописи он вступил с нею в спор, доходивший даже до крика; он старался убедить ее убрать обвинения в доносительстве людей, «которых в этом подозревали, но которые никого не предали. Нельзя обвинять тех, кого уже нет в живых, и кто не может себя защитить», — настаивал Эренбург. Его доводы убедили Мандельштам, и она переработала текст [949] .
949
Борис Биргер. Интервью, данное автору в 1984 г. в Москве.