Вернуть мужа. Стратегия и Тактика
Шрифт:
– Мне надо срочно с тобой поговорить, папа, - решаюсь я.
– Что-то все-таки случилось? Максим?
– удивляется отец.
– Нет, папа. Я хочу поговорить о маме, - твердо говорю я, приняв решение не уезжать без ответов. Хотя бы одного ответа.
Отец тут же меняется в лице.
– Варя! Ты знаешь...
– начинает он, но я его перебиваю:
– Знаю. Я знаю, что ты не хочешь о ней говорить. И я помню, как ты меня об этом просил. Но время идет, папа. Я давно не просто выросла. Я уже
Отце медленно возвращается в кресло, в котором сидел перед нашим приездом и читал книгу.
– Я не боюсь. Я не хочу, - упрямо говорит он, открывая книгу и невозмутимо начиная читать. Волнение выдают только чуть дрожащие пальцы.
– Почему не хочешь?
– терпеливо продолжаю я наш диалог.
– Этот разговор ничего не даст, - бурчит отец, тщетно пытаясь изобразить, что читает книгу.
– Это. Моя. Мама, - настаиваю я.
– Ты просил, баба Лиза просила - и я не спрашивала.
– Что изменилось?
– холодно говорит отец.
– Я и сейчас прошу.
Изменилось? Все. Баба Лиза и Максим приняли условия отца, а я была счастлива. За столько лет... А сколько? Мне было пять. За двадцать четыре года я несколько раз пыталась выяснить, что с моей мамой, почему она ушла.
– Бабушка сказала, что надо уважать желание отца. И я уважала. А теперь я прошу уважать мое желание, - говорю я, присев на подлокотник кресла и обняв отца за шею.
– Это все разрушит, - расстроенно говорит отец.
– И ничего нельзя будет исправить.
– Что разрушит?! Что исправить?!
– я пытаюсь встретиться взглядом с отцовским. Но он упорно отводит глаза.
– Она преступница? Изменница? Что?!
– не понимаю я.
– Если вы расстались из-за ее или твоей измены, почему ваша двадцатидевятилетняя дочь не может это узнать. Папа! Мне не пять лет. Бабушка исправно поддерживала твое нежелание рассказать мне о маме. Бабы Лизы уже нет. Когда-то не будет и тебя, и мамы, и даже меня. Я заслуживаю правды.
– Если бы дело было только в тебе, - тихо говорит отец.
На помощь отцу приходит баба Лиза, из того, своего последнего дня жизни. Эти слова я давно и много раз разобрала на буквы и звуки, на тайные и явные смыслы, на разум и чувства.
"Варюша! Я знаю, тебе долгие годы было больно и непонятно, но папа с Ритой перед тобой ни в чем не виноваты. Придет время, и папа сам тебе все расскажет. Это право папы - рассказать тебе то, что он посчитает нужным. Это большая ответственность - посвятить еще и тебя".
– В ком еще дело? В тебе? В Рите?
– забрасываю я внезапно уставшего отца вопросами.
– Варвара!
– отец включает функцию "настоящий отец Варвары Михайловны Дымовой".
Роюсь в сумочке. Неужели забыла? Я точно помню, что складывала! Вот она!
– Хорошо.
– Это писала моя мама?
"Миша! С Новым годом тебя! Передай (знаю, не передашь) привет и пожелания здоровья Елизавете Васильевне и Варе. Я готова к разговору, к встрече в любое время и на любых условиях, которые ты предложишь. Поблагодари Риту за ... Валентина."
Папа вздрагивает, увидев открытку:
– Откуда?
– Из прошлого, - отвечаю я, внезапно ощутив пронзительную жалость к своему отцу, так долго, полжизни хранящего свою, нет, нашу семейную тайну.
Папа берет открытку, читает ее и поднимает на меня глаза. В них не боль, а страх. Меня пронзает ужасная по своей нелепости мысль: он боится! Мой отец, грозный, сильный, неласковый, может чего-то бояться?
– Папа, - сиплю, от волнения потеряв голос.
– А мама... жива?
– Что?
– переспрашивает он, оторвавшись от открытки и посмотрев на меня мутными глазами.
– Мама, моя мама жива?
– повторяю я, сама испытывая безотчетный страх.
– Конечно, - бормочет отец.
– Валентина жива.
– Я могу ее увидеть или услышать?
– не отстану, пока хоть чего-нибудь не добьюсь.
– Она будет со мной разговаривать?
Отец долго молчит, потом встает, подходит к окну и смотрит на аккуратные Ритины грядки, на которых растет зелень, самая разнообразная, от нежно-салатовой до темно-зеленой.
К нам в комнату заглядывает Рита и, широко улыбаясь, говорит:
– Готово все! Пойдемте к столу.
Поскольку мы не меняем ни поз, ни выражений лиц, мрачных, расстроенных, Рита начинает беспокоиться:
– Миша! Что случилось? Варя?
Мы с отцом поворачиваемся к ней. Папа подходит к Рите и ласково говорит:
– Что может случиться? Варя совершила очередную глупость, а я ее воспитываю.
Чудненько! Только собираюсь возмутиться, как встречаюсь с папиным взглядом, уговаривающим, почти умоляющим. Нервно сглатываю:
– Это для тебя глупость, папа, а для меня умность, - пытаюсь я шутить, приветливо улыбнувшись Рите.
– Но ты прав, это не срочно.
– Давайте к столу, - облегченно вздохнув, Рита выходит, и по дому разносится ее крик:
– Маша! Саша! Обедать!
Иду за Ритой к дверям.
– Варя!
– зовет меня отец.
Поворачиваюсь. Папа подходит к столу, берет ручку, что-то пишет на старой открытке и протягивает мне:
– Возьми!
Смотрю на открытку. Под именем "Валентина" строгие цифры.
– Это телефон твоей мамы. Позвони.
– И она все объяснит?
– спрашиваю я, одурев от неожиданности и счастья.