Вершина Столетова

Шуртаков Семён Иванович

Улицу пересекал сквозной, выходивший в поля проулок. Андрей свернул в него. Солнце поднималось все выше, начинало припекать. Земля на огородах дымилась после вчерашнего дождя. Скворцы вместе с курами деловито расхаживали среди грядок, высматривая червей, воробьи косыми стаями с шумом перелетывали с места на место, показывая на солнце то одну, то другую сторону своего невзрачного оперения. И только одни голуби праздно разгуливали по саду, о чем-то нежно переговариваясь между собой, да петухи время от времени отрывали кур от работы и пели хвалу солнцу.

«А

может, я уж через край хватил? — вдруг подумалось Андрею. — Насчет свиданья-то, пожалуй, совсем грубо вышло… Да и интересно как-никак, что это такое она хотела спросить у меня. Сначала бы выслушать, дураку, а уж потом… Нет! Все правильно. Правильно! А как дальше будет — посмотрим…»

Подняв с дороги небольшой камень, Андрей нацелился в ствол молодой березки: «Попаду или не попаду?» Попал. Не промахнулся.

На село опускался вечер. По улицам, около амбаров, с блеянием бродили пригнанные из стада и еще не привыкшие находить дорогу к дому овцы и козы. Вернувшиеся с поля женщины гремели ведрами на колодцах. Дым из труб поднимался прямыми беловатыми столбами. Прошли солидной, тяжелой походкой трое мальчишек-прицепщиков, кончивших свою смену. Где-то на другом конце села запиликала гармонь.

В правлении колхоза, куда пришел Андрей, сидели Дмитрий Хлынов и Захар Русаков, бригадир второй бригады. Хлынов что-то рассказывал Русакову. Ежик волос придавал лицу Дмитрия мальчишеский вид, а в глубоко посаженных глазах, всегда внимательно и открыто смотревших на собеседника, светилась спокойная уверенность и ум взрослого, знающего жизнь человека.

В правление вошли Ольга с Соней, еще несколько колхозников.

Ольга села рядом с Андреем, Соня — поодаль.

— Татьяна Васильевна сейчас будет, — сказала Соня.

Хлынов кивнул: хорошо, подождем.

Когда Татьяна Васильевна в чем-нибудь расходилась с Хлыновым, он переносил такой разговор на партийное собрание и приглашал председателя колхоза. Та обычно отнекивалась: «Беспартийная ведь я, много чести; может, правление проведем, а вы, коммунисты, придете на него», — но в конце концов соглашалась.

На сегодняшнее собрание кроме коммунистов явилось человек десять беспартийных.

Вошла Татьяна Васильевна и хотела было, по обыкновению, пройти на свое председательское место, но, увидев рядом со своим креслом Хлынова, подумала-подумала и села сбоку от стола.

— Что ж, начнем.

Хлынов открыл собрание, объявил повестку.

Первый вопрос был большой, и обсуждали его долго. Говорили о благоустройстве села, о доделке уже почти готового клуба. Татьяна Васильевна достройку клуба предлагала перенести на осень: сейчас не до него, лето — пора горячая. Хлынов настаивал: надо закончить клуб сейчас, чтобы к уборке открыть. Парторга дружно поддержали, особенно молодежь, и Татьяне Васильевне пришлось уступить.

— Сразу же договоримся и насчет другого, — продолжал Хлынов. — Не пустым же стоять новому клубу. Хорошо бы, скажем, иметь в нем радиоузел, обзавестись пианино…

—

Радио — это, конечно, вещь необходимая, — сказала Татьяна Васильевна. — А вот насчет пианины… Может, пока без нее обойдемся? Ведь это денег стоит, и немалых, а где их наберешься? — Татьяна Васильевна даже вздохнула.

Андрей уже знал об этой ее слабости: когда заходила речь о деньгах, Татьяна Васильевна начинала горестно вздыхать над каждым рублем и, прежде чем подписать расходный ордер, долго и подозрительно разглядывала его. И это делалось независимо от суммы и цели расхода, для Татьяны Васильевны важно было одно: деньги уходили из колхозной кассы, колхозная касса беднела.

Когда вопрос с покупкой пианино был решен, Андрей сказал:

— Не мешало бы мосты привести в порядок, а то ни пройти ни проехать. Вчера вон трактор чуть в реку не свалился.

Татьяна Васильевна насторожилась: вот, мол, еще нашелся указчик, однако с предложением согласилась.

— Теперь поговорим о прибавке поливного поля, — перешел дальше Хлынов.

Он сказал, что надо принять предложение Ольги и к той поливной площади, которая засеяна под ярь, этим же летом добавить еще не меньше двухсот гектаров.

Как только Хлынов заговорил об орошении, Татьяна Васильевна озабоченно нахмурилась. Словно готовясь к спору, она спустила на шею платок и расстегнула просторный, должно быть с мужа, пиджак.

Выслушав Хлынова, Ольгу, еще кое-кого из коммунистов, она твердо сказала:

— Я не согласная. Вон она, Новая-то Березовка, поле в поле живем, а что там на поливных землях растет?

Татьяну Васильевну долго убеждали, Андрей обещал помочь в нарезке оросительной сети, — здесь она осталась при своем: той сотни га, которая ушла под ярь, вполне достаточно, и так риск немалый, а перед колхозниками потом ей, председателю, а не кому-нибудь отвечать.

На этом собрание и кончилось.

За весь вечер Соня только раз, когда Андрей предлагал свою помощь, посмотрела в его сторону. Но по одному взгляду можно было понять, что она все время помнила о его присутствии. Помнила и только делала вид, что не замечает его.

У выхода из правления, под тополем, стояла кучка молодежи. Кто-то отделился от этой толпы и пошел навстречу выходившим. Андрей скорее чутьем, сердцем, чем глазами, узнал Женю Мошкина. Ольга с Хлыновым прошли вперед, а с Соней как-то так получилось, что она оказалась между Андреем и Женей. Всем троим стало неловко.

— Я это… я хотел спросить… сказать, Андрей Петрович, как бы Лохову горючего на ночь хватило, — запинаясь на каждом слове, проговорил Женя.

Андрей перед вечером был на тракторе Лохова и видел, что керосина у него хватит не только на всю ночь, но и завтра до обеда. Ясно, что дело было не в горючем, и Андрей не знал, что ответить Жене.

А Соня постояла, да и ушла с подвернувшимся Русаковым.

— Пойдем хоть с тобой, дядя Захар, а то, я вижу, кавалеров не дождешься — у них все дела: и днем и вечером. Очень занятые люди!