Весь Нил Стивенсон в одном томе. Компиляция
Шрифт:
Вошла женщина во всем белом, подобно служительнице некой языческой религии, и они с юношей принялись что-то делать с разными механизмами, которые все были как живые, с загадочными глазками и огоньками, и двигались, и издавали звуки, и от них отходили трубки, прозрачные, точно стекло, но гибче соломинок. И всех этих чудищ придвинули ко мне, и я увидела, что все трубки заканчиваются острыми иголками. Женщина сказала, что она врач (фу-ты ну-ты! женщина-врач), а юноша — ее брат (или он монах и потому «брат»?), после чего на самом странном и неблагозвучном английском объяснила, что они закачают в меня различные снадобья, чтобы невидимые воздушные гуморы не нарушили равновесие моих собственных. Ничего практического у них нет, ни пиявок,
Все здесь было донельзя чистое, чище мыла, и пахло чистотой, и все было какое-то зябкое. Иголки кололи не больно; их закрепили у меня на руках липкой лентой, и я ощутила, как в мои жилы вливается холодное сонное чувство, будто кто-то связывает меня заклятием летаргии. Должна сознаться, что первые мгновения в будущем совсем не походили на то, что я воображала.
— Профилактические процедуры займут несколько дней, — сказала врач, — а на карантине в этом помещении вы пробудете две недели.
— Я должен буду привести к тебе Блевинса, — сказал Тристан скорбно, хотя втайне именно Блевинса я и хотела видеть. — Грайне, я потрясен, что ты не посоветовалась со мной.
— Тебя надо было ждать еще много недель, — ответила я. — Как я могла с тобой посоветоваться, если тебя не было рядом?
— В твоем времени полно агентов. Могла бы обратиться ко мне через кого-нибудь из них.
— Но я скучала по этому выражению твоего лица, — улыбнулась я. — Все прекрасно, Тристан, нам будет очень весело.
Он посмотрел на меня, нимало не убежденный и вовсе не радостный, но все равно ушел. Я осталась одна. Вернее, думала, что одна.
Свет, яркий, как в летний полдень, померк и стал сперва как в пасмурное утро, потом — как в предрассветный час, но без правильных оттенков и теней. Все было странное, все не такое. Я была совершенно ошеломлена, ошарашена и сомневалась, вправду ли готова к новому приключению. Мне думалось, надо поскорее отыскать кого-нибудь, кто отправит меня назад.
И внезапно я поняла, что я в комнате не одна. На расстоянии плевка (по крайней мере моего плевка, а я могу плюнуть дальше большинства) висела занавеска, делящая комнату пополам и хитроумно закрепленная на каких-то полозьях под потолком. С другой стороны появилась рука и сдвинула занавеску, явив мне второй трон-диван. На троне этом восседал мужчина с длинными каштановыми волосами, одетый так же неприглядно, как и я — в длинную белую рубаху и куцые чулки. Из руки его торчали иголки, соединенные с трубками. И был он крепок и мускулист телом — в Лондоне таких поди сыщи, даже среди солдат. Да что там, честно сказать, уж на что мне милы Тристановы стати, а в сравнении с этим молодцом он просто колода. У молодца каждый дюйм кожи был плотно натянут, лицо пригожее, хоть и не такое пригожее, как у Тристана. Кто он по роду-званию, я сказать не могла, и ничего на нем не было, кроме того, что нам дали прикрыть наготу, но держался он как воин и вождь. Здравый смысл говорил, что он, как и я, прибыл издалека. Глядя на него, я подумала, что он будет превосходным защитником и превосходным хахалем, посему решила завоевать его расположение.
— Доброго тебе дня, — промолвила я. — Ты говоришь по-английски?
Он глянул на меня странно, а затем ответил — не на английском, а на англо-норманнском французском. Французский я знаю вполне достаточно для борделя, но то современный, а он говорил на языке древней эпохи. Однако времени
Его зовут Магнус, он из нормандской деревушки, почти всю жизнь провел на чужбине, сражаясь за византийского императора. Сюда попал из 1205 года или около того (в календарях Магнус не силен, он больше по части карт). Перенесли его без спроса, к большому его изумлению, как раз когда он начал разбираться, что в мире происходит нечто странное. Дабы из-за его знания не приключился ломах (который Магнус называет другим словом, но в точности знает, что это такое, ибо видел своими глазами), Тристан со товарищи забрали его в будущее, так-де всем будет безопаснее. Он прибыл сюда за три дня до меня.
Мне подумалось, что такого молодца хорошо иметь подле себя, когда слаба, точно котенок, а именно так я себя чувствовала, лишившись всякой магии. Я продолжала с ним болтать, и мы поделились тем, что знали. Магнус, разумеется, мало что мог добавить к известному мне, ибо не принадлежит к Тристановой гильдии. Не было у него и стратегии, как у меня, ведь он до последнего мгновения не знал, что окажется здесь. Я о своих планах помалкивала, но говорила с Магнусом дружески. Разумеется, он попроще нас, и одержим жаждой золота, как все треклятые норманны, разорявшие наш остров… но у него есть голова на плечах. Это я сразу поняла.
На следующий день слабость моя усилилась чрезвычайно, начался жар и ломота. Когда мне и Магнусу снова вливали через трубки снадобья для равновесия гуморов, вошла другая женщина-врач, направилась прямиком к Магнусу и знаками дала понять, что ему надо обнажить левое плечо. Он так и сделал, и она тотчас принялась там что-то рассматривать. На мой взгляд, это было простое родимое пятно. Магнуса обеспокоил ее интерес, и не диво: может, тут, как и везде, люди выискивают отметины дьявола на теле, особливо у чужаков. Он напрягся, но женщина этого не заметила.
— Понимаю, зачем меня пригласили… да, выглядит немного подозрительно, — преспокойно сказала она.
Магнус напрягся еще больше.
Женщина вынула из нагрудного кармана вещицу не больше игральной карты. С одной стороны вещица светилась, будто витраж. Женщина поводила по ней пальцем, потом сказала:
— Я возьму эту родинку на биопсию.
И почти сразу вещица (позже я узнала, что она называется телефон) заговорила с Магнусом на его собственном наречии. Вернее попыталась, потому что у соплеменников Магнуса слова «биопсия» нет, как и у нас с вами, но телефон соединил несколько слов и смог передать общий смысл, что женщина отрежет родинку с намерением рассмотреть.
Магнус определенно разговаривал с телефоном не первый раз и дивился куда меньше моего. Он что-то сказал, и через несколько мгновений телефон произнес:
— Отрежете ее?
В голосе Магнуса была осторожность, но не страх.
Пришедшему с ней джентльмену женщина сказала что-то вроде «Лед О’Каин». Телефон попытался перевести, но вышла какая-то дичь. Прошу вашу милость меня простить, но я была в полубреду, а с телефоном и разными языками все превращалось в комедию ошибок. Магнус задавал много вопросов — не из подозрений, а просто из желания побольше узнать. Женщина старательно объяснила, что «Лед О’Каин» — это снадобье, не магическое (поскольку магии в их времени нет). Но когда его тоненькой иголочкой ввели Магнусу в плечо, снадобье это настолько заглушило боль, что женщина просто срезала родинку — ему даже не пришлось давать виски! Магнус следил зачарованно, словно ребенок за руками фокусника. Помощник женщины аккуратно перевязал ему плечо и сказал через телефон: