Весеннее озарение
Шрифт:
– Ну, а настоящие мужчины олицетворяют агрессию. Им присущи чувства азарта, соперничества; интересна опасность, конкурентная борьба; настоящий мужчина, получив должную путевку в жизнь, может стать великим воином, полководцем, террористом, отважным снайпером, с украшенной сотней крестиков нашивкой, как и неуловимым киллером или легендарным серийным убийцей; хватким добытчиком, ловким мошенником и вором; знатным ловеласом или простым насильником. Настоящие мужчины бытуют в ожидании повода для того, чтобы вступить в драку: защитить или напасть. Но мы же не можем, всего лишь из чувства опаски, всех их кастрировать!?!? Будем терпеть проделки настоящих мужчин...
– Извините, Леонид, - перебил мысль ведущий, - но, я вынужден прервать вас.
– укоризненно обращался он к парню, - Мне сообщили, что на прошлой неделе, на выходе из клуба, вы вступили в потасовку с одним из зеленых. Не понимаю, что могли не поделить между собой зеленые и голубые?
– Нет, - отрицал Леонид, заметно понизив нотки, от чего голос его сделался еще мягче и нежнее, - вас дезинформировали, это был не я!
– Как же не вы? Свидетели утверждают, что в потасовке, в пыли, на обочине мелькал ваш легендарный лисий воротник!
– Ну ладно, признаюсь, было немного, но, я просто влепил ему пощечину, за то, что он посмел упрекнуть мой стиль одежды, только и всего! Он же, сразу полез в драку!
Зал наполнился раскатами веселья.
***
Угрюмый, в хмурой задумчивости покидал увеселительное заведение Андрей Андреевич. С облегчением выбрался он из душного помещения, из спертого пространства пронизанного чужими, дымными речами; дурманящим, ужасным и далеким старому служаке смыслом - вышел, на знакомую мощеную улочку и почувствовал прилив сил. Шагнул, вдохну холодного влажного воздуха и тихо поплыл курсом мерцающих маяков - фонарей в гигантском ночном городском океане мелкий и одинокий, ссутулившись, словно от тяжести навалившегося густым туманом небесного купола. Но вскоре расправил грудь и набирая скорость, засеменил по сердцу родной мостовой, где, даже в кромешной тьме, мог по памяти различить каждый проулок, закуток, каждое здание, дальше и дальше, прочь от проклятого заведения, подгоняемый набирающим силу в груди, грозным ураганом как мир старых страстей: сжечь, сравнять с землей, уничтожить!
Добрая, ранняя весна омывала улочки призрачным, чуть моросящим дождем, роящимся мелкими каплями вблизи тусклых ночных фонарей и приятной свежестью, осязаемым кожей. Густое, липкое, туманное безмолвие, словно притормаживая стремительный бег, окутывало Андрея Андреевича и морось, легким холодком, окропляла алое его, разгоряченное лицо. Но, вопреки располагающему умиротворению, с ходом времени жаркие желания сменяли лишь еще более мудреные, вычурные и современные: взорвать, снести, стереть с лица земли - все, как одно предвещавшие крах многострадальному заведению, а, вместе с ним, вероятно и дому, а, в какой-то момент (ярость переполнила старое больное сердце полковника и, казалось, влага вскипела на его разгоряченном лице) - и всему кварталу целиком. Весь мир смешался в голове Андрея Андреевича, приобрел ненавистный голубой оттенок. Он мчался, все ускоряя шаг, увлекаемый крепкой лямкой страстей и убеждений, куда угодно - пусть в бездонную пропасть и, естественно, намеревался тянуть за собой доступную часть мироздания.
Но прежде, он, конечно же, оставляя на завтра грандиозные планы, направлялся домой, туда, где ожидал чуткий, молчаливый и близкий человек, с которым можно было поделиться всеми, переполняющими его эмоциями, с полной уверенностью в своей правоте, без каких либо стеснения и преград, излить накопившееся сердечные нечистоты. Да, первым делом, явившись, избавившись от верхней одежды, он направился в спальню, чтоб разбудить супругу и, ухватившись за какую-нибудь житейскую мелочь, сыграть грандиозный полуночный концерт, устроить скандал, бессмысленную истерику, знаменитую в широких кругах как свойство молодых и вздорных девиц, но никак не пожилых и степенных мужей. Но что ж, люди трезвые и рассудительные храня интимные чувства лишь для приближенных, в культурном обществе натягивают хладные маски соответствия.
Как
– Расставила тут, сесть негде, - указал он, чрезвычайно недовольным тоном на крем для лица, во флаконе с дозатором, аккуратно устроившийся в углу ночного столика, - эти, бабские свои... И что за мылом сын твой пользуется, ты видела? Что за дозаторы? Нормальное мужское вон, хозяйственное есть, а он чего?
– Чего тебе надо?
– с просини имела неосторожность отозваться Анна Аркадьевна. Она давно хотела уйти от подобных вечерних ворчаний в отдельную спальню, но, таинство семейного ложа до сих пор не позволяло решиться на столь отчаянный шаг и заставляло терпеть, - Чего пристал, какой дозатор!?
Этакой задиристости, вызова собственно и ожидал пылающий изнутри жарким пламенем муж, и, не замедлил предаться прямо в спальне, в интимном розоватом свете ночников пылкому накалу страстей....
Спустя достаточно короткий промежуток времени, благодаря то чуткости и пониманию партнера; предшествующей свежей прогулке; взявшей, неизменно, верх после опорожнения чувств, трезвости ума; а то и просто-напросто, проглоченной в антракте, между актами семейной психологической драмы, на кухне, четверти бокала пьянящего коньяка, что, иногда, имеет свойства одним махом отрезвлять вопящую в пьяном припадке действительность до должного уровня наплевательства.... Впрочем, всего лишь, спустя более или менее стандартный, устоявшийся в годах супружеской жизни, промежуток времени, очередным холодным содроганием запечатленный в памяти Анны Аркадьевны, муж остыл, в груди его зародилась тень удовлетворения и он, наконец, закрывшись в одиночестве в кабинете, все более и более хладно, поскрипывал половицами, замедляя ход из угла в угол.
Анна Аркадьевна вслушивалась в скрипы, какое-то время, опасаясь возвращения супруга, по опыту зная, что порой, он мог, с виду остыв и успокоившись, всего лишь предаться десятиминутной передышке, по прошествии которой, возвращался к ней, затаившейся в оставленном им положении и, с новым пристрастием, с новым трепетом в ее телесах, начинал все сначала. Так могло продолжаться по нескольку заходов подряд. Но, на этот раз супруг оставил в покое ее подрагивающее от пережитых эмоций тело и Анна Аркадьевна побитой, безвинно, собакой, свернувшись под одеялом в калач, осознав, что буря на сегодня стихла, пустила, наконец, слезу обиды, поскулила в подушку, припоминая минувший монолог.
– И что он, в последнее время, беснуется, чем разгневал его Андрюша?
– недоумевала она, - Что в нем не так, как прежде?
– не могла понять Анна Аркадьевна, словно по матерински, нарочно не замечая душещипательных мелочей, так или иначе, прямо или косвенно указывающих на очевидные мужу факты.
Судите сами: вон оно, то самое жидкое мыло с дозатором, так любимое Андрюшей, ужасающе низвергало из чрева в ладонь свои теплые струйки; вон слишком синий цвет новой куртки, застрявший в одном шаге от разительного небесно-голубого; трусы, уж больно короткие для мужественных, доходящих до колен, "семейников". Ну и, конечно же, все эти разговоры в пол тона, уединения в комнате с друзьями, что говорить: множество, великое множество всевозможных мелочей - все, прямо или косвенно указывало, кричало, вопило о гнусной истине. Впрочем, чего же здесь, собственно, такого, невероятно гнусного, спросила бы она, поразмыслив, у раскрывшего ей, доселе спящие очи. Как для любой матери, ее, конечно, больше интересовало счастье собственного чада, а не ублажение личных побуждений, амбиций и жизненных взглядов. Анна Аркадьевна вспомнила сына и улыбнулась не зря прожитым дням. Да, решила, пожалуй, ради счастья детей стоило терпеть седые невзгоды старости и, улыбаясь, забылась младенческим сном.