Весеннее озарение

Дурчук Я

– Я, - возможно говорил он, - никогда не стеснялся своей ориентации. Собственно, мне уже нечего было стесняться, когда однажды, вдруг, о ней узнала вся школа, да и я, пожалуй, до конца осознал все тогда же, вместе со всеми, но и особо не ерничал. Мне, - повторялся он, - всегда тяготили мужские дела. Мне просто нравились парни. Я не испытывал к девушкам выдающегося влечения, а в нотках моего голоса всегда улавливался женственный тон, звучащий сладкой приманкой, конечно же для мужчин. Я вилял задом, был излишне опрятен, хорошо одевался...

– Да, я имел сношения с женщинами, - вспоминал он, вероятно, с брезгливыми нотами голоса и мимикрией лица, и, со стороны, могло показаться, будто он, в

очередной раз, всего лишь выпил водки, - но, вскоре завязал с этой бессмысленной, глупой затеей. Не мое, это, - тряс он расправленной ладонью перед собой, наклонившись к собеседнику еще не сошедшей с лица гримасой отвратительного послевкусия, - понимаете, шептал, - нет, не мое... Но я, в отличии от многих, не стал паясничать, кривляться, скрывать, я, - сжимал он руку в кулак и тряс уже им, - я поклялся быть всегда самим собой, говорить правду в лицо и идти на пролом, вперед, ничего не боясь и не скромничая и, знаете ли, - понижал он тон и вновь склонялся к собеседнику, - снискал уважение даже среди закоренелых противников, наверное, как достойный соперник....

Он замолкал, и, возможно слеза, выбравшись гордо из глазницы, неспешно, выпятив сверкающую грудь, прогуливалась вниз по щеке...

***

Тем временем, ребята, покинув заведение, поднялись вверх по лестнице и, дабы не маячить у входа, прошли по улице пару десятков шагов, свернули в темный закуток, узкий и чрезмерно мрачный, закрытый от тусклого ночного света нависшими со всех сторон черными стенами. Василис достал пачку сигарет и предложил товарищам, охотно, на ощупь угостившимися из нее. Затем, пару раз низвергнув искры, воссоздал во мраке желтый огонек, прикурил, всем по очереди, обозначив в ночи три мерцающих красные точки. В головах вовсю гудел алкоголь и, как будто, где то вдали, еще играла приятная музыка. Ребята, необходимо заметить, неплохо посидели, хорошо выпили, расслабились, вышло так, и, по телу растеклась усталая лень и истома. Да, алкоголь, вопреки ожиданиям, не пробудил в этот раз затаенного чувства агрессии и жажды крови. Увы, ведь товарищи явились сюда только за тем. Сегодня они проходили обряд "крещения". Василис, как старший, привел "новобранцев", следуя воинственной традиции: скрепить дружественные узы, поколотив, избив, пустив кровь ненавистным врагам. Но, проникнув в лагерь противника, будучи приняты там за своих, пообтершись, немного и пообщавшись, ребята не воспылали к "негодяям" жаркими чувствами ненависти. Да, вымышленные враги казались чужими и вызывали агрессию только в отдалении, вблизи же, в познании представлялись, естественно, все теми же людьми, пусть, с незначительными отличиями. Так или иначе, парни утратили манящий накануне вражеский настрой.

– Что то, - первым, наигранно громко зевая, произнес худощавый, - лень такая, может, ну их на, пусть поживут еще?

– Да, да, - охотно согласился коренастый, - пусть. Лень сегодня "пи" их, чего-то. Давайте перенесем, а?

Парни глядели, во тьме, на Василиса, туда, где красный уголек, вспыхнувший желтым пламенем, чуть осветил лицо. Сигарета, несколько раз подряд, неспешно загоралась и гасла и черная тишина ожидания оглашалась лишь потрескиванием тлеющего табака и длительными выдохами.

– Нет!
– наконец, властно произнес лидер, - Как это лень? Мы что же, отдохнуть туда ходили? Потусили, значит, с "пи" и довольны? А чего не сняли себе по "пи"? Нех съезжать, пришли "пи", значит, будем "пи"! А ну, "пи" за мной! Я покажу как надо!

Признаться, Василис, еще минуту назад, первым намеревался сделать аккуратное предложение, предполагающее тихий отход восвояси, но, будучи бесспорным лидером, услышав, вдруг, таковое, поступившее наперед воли его собственного, не имел морального права поддаться выскочкам подчинённых. И,

подогреваемый ощущением собственного авторитета, минуту назад вялый и флегматичный, он растоптал окурок и решительно направился назад к выходу, туда, где слабым светом мерцала, из подвала, лампа. Приближаясь, он волнительно, с приходящим облегчением, с восходящим задором, со смелой бравадой и с окрыляющей злостью приметил, как над землею неспешно восходит голова, и за нею, поднимается вверх по ступеням и замирает в раздумье у края дороги силуэт плотного, широкого, но, одинокого туловища.

– Эй, слышь, ты, "пи"!
– громко приветствовал Василис появившегося, прибавляя шаг и намереваясь, без лишних вопросов, возвысить свою отвагу и мощь в глазах товарищей, а за одно и просто развлечься, - Пойди ка сюда, на пару слов!
– добавил чуть сбившимся от волнительного предвкушения голосом, сквозь рокот волн адреналина, ударивших в голову и накрывших не выдающийся разум; сквозь оглушительные пульсации в груди, в легендарной области пристанища добра: в районе сердца, барабанившего военный марш хищнического захватчика; превозмогая судороги, сводящие солнечное сплетение, где, по слухам, ютилась душа....

И набавил шагу, готовясь броситься в короткую погоню, благодаря годам более или менее методичных тренировок, неизменно ведущую к смачным яростным избиениям потерявшего цвет, померкшего в наплыве эмоций, наскоро сбитого с ног, доселе преследуемого тела.

***

Она спешила в клуб целенаправленно, гонимая бурей эмоций к маячащей пред глазами цели: напиться, как говорится, вдрызг. День сегодняшний, явно не удался. Страсти, мешаясь с отчаянием. Да что там день - не удалась, пожалуй, жизнь.... Да, они расстались. Она рассталась, сегодня, с любимым, с горячо любимым человеком. Судьба катились в тартарары. Усевшись за баром, она заказала бутылку и, неспешно, но, методично, не закусывая, принялась за нее.

– Ты, ты то должен понять меня, - спустя некоторое время изливала Она чуткому, чувственному, чуть женственному мужчине - бармену, - мы же с тобой одной крови, пойми.... Она сказала мне, мол, поигрались и хватит! Поигрались, понимаешь, поигрались....
– собеседник согласно кивал головой, - Мол, пора взрослеть, замуж выходить, дети там и все дела.... Понимаешь, нет?

– Ага, - незамедлительно следовал ответ.

– И знаешь, признаюсь тебе, как на духу: она, она ведь не первая, кто это мне говорит!

Бармен вздохнул сочувствуя, подлил в стакан. Она выпила и потянулась к нему, с желанием обняв, разрыдаться и, казалось, он готов был разрыдаться, обнявшись, в ответ, но, в следующий момент обернулся на окрик и, моментально сменив печаль на приветственную улыбку, засеменил к очередному клиенту, выражая готовность, смеясь, выслушать радостную его историю.

– Тьфу ты!
– проследив, в ожидании очереди, за утраченным собеседником, пронесшимся несколько раз мимо, сплюнула на пол, - Проститутка!
– и, недослушанная, отвергнутая отвернувшись, задумчиво уставилась в пол.

Итак, то была не первая женщина, своевременно прервавшая их, несколько не типичный, априори, бесплодный союз, избравшая более продуктивный путь, ведущий к замужеству - в первозданном смысле этого слова, к материнству и, тем самым разбившая сердце.

– Но, им всем проще, - думала, она, потупив взор, - они могут в жизни быть переменчивыми, увлечься случайным порывом то или сезонным штормом, раздувшим упругие их шелковистые паруса. Смогут они, во время отбросить прочь отжившее, потрепанное ветрами тряпье, дабы плыть, ведомые течением природы, в правильном направлении.... Мир заставлял их взрослеть, обретать семью, остепениться и прекратить, на век, с далекими однополыми ребяческими шутками....