Весеннее озарение
Шрифт:
Андрей Андреевич же, тем временем, произвел, невероятной важности телефонный звонок: короткий, наисерьезнейший разговор резко и басисто, гулко промчался по кабинету; брякнул трубкой и нервно расхаживал из угла в угол, то и дело, подливая, "для ясности ума", в бокал много звездного коньячку. Десятки светлых решений, мерцая, склоняли дело в нужную сторону. На стене несколько раз, высунувшись из домика, проорала кукушка и под мерное туканье часов, проблема, постепенно, словно решалась сама собой, в процессе все более и более неторопливых, и все менее и менее твердых шагов, пока, не расплывшись перед ним в размазанных очертаниях, постепенно не начала растворяться в воздухе вместе с дымом вдруг закуренной, после долгих лет воздержания, сигары. И вот хозяин, развалившись на диване, окутанный нежным маревом, с сигаркой и стаканом в руках, добро уже улыбался кому-то, возможно, безвозвратно ушедшим счастливым дням юности, а спустя какое-то время, уснул.
***
Максим стоял на возвышенности и пристально глядел в развернувшуюся, пред ним, долину, где располагалось вражеское войско. Темная масса шевелилась
– Хватит работать.
– произнес твердый голос, - Утро вечера мудренее, пойдем в лагерь, ужин стынет.
Полководец взглянул в понимающие глаза соратника, кивнул, и они, придерживая друг друга под руки, тронулись в сторону лагеря, непринужденно беседуя на ходу на отвлеченные темы. Складывалось впечатление, будто бы, друг, знает все тайны старого вояки и, всегда и во всем поддерживает, помогает ему.
Пара вошла в шатер. Прислужники бросились накрывать стол на двух персон. Разнообразие полевой кухни поражало воображение. Между гор снеди, появились ароматные свечи, наполняющие помещение приятным благовоньем и бутылки с вином. Приятели, неспешно, поглощали ужин. Беседа имела расслабляющий, шутливый характер. У них оставалась всего одна лишь ночь, перед решающей битвой....
Разительно звонкий полуночный телефонный звонок потревожил сладкие сны Максима Максимовича. Он, резкий от недовольства, сорвал трубку и хрипло буркнул позывное "Алло". Не открывая глаз, с кислой миной, неохотно выслушал человека с другого конца провода, вставляя в монолог "ага" и "да" исключительно для вежливости, наконец распрощался, облегченно вздохнул, закутался в одеяло, готовый всецело отдаться в теплые, ласковые объятия сна, но, полежав некоторое время осознал, что, как бы не хотелось того, тот, увы, не вернется. С досадой отшвырнул одеяло, включил ночник, осветив скупую на житейский быт, сугубо холостяцкую обстановку спальни: хладную и унылую, явно обделенную прикосновениями теплых женских рук. Серые стены, исписанные обветшалыми строчками, кое-где отставших газет; одинокая панцирная кровать, в углу, смягченная ватной нежностью спального матраса; табуретка, у изголовья; заменяющая тумбочку несла суровую службу плаца стакану воды и будильнику; долговязый старый ночник, сгорбившись, нависал над ней. У противоположной холостяцкому ложу стены смирно прибывал чуть скривившийся от степенных годов шифоньер во главе и достойные его предметы мебели: стол, заваленный папками, журналами и прочей картонно-бумажной атрибутикой, среди которой, наверняка скрывалась газета с остатками вечерней трапезы; чуть продавленный стул, в столь поздний час интимно сменивший, прероднившийся, за годы верной службы, зад седока на набор его же белья. И крупный циферблат часов, чуть приметно для неискушенного слушателя мерно тикал над столом в тишине завершая убранство комнаты.
– Начало первого.
– пробормотал Максим Максимович и громко выругался в адрес звонившего.
В такие досадные минуты он, наученный опытом, исключив взывающие ко сну разнообразные комбинации с нескончаемым переваливанием с боку на бок, давно выбирал для себя несколько странную стратегию: поиск сна в блужданиях по ночным улочкам. И в этот раз он не изменил привычке.
Поздние променады имели собой определенную прелесть. Нет, Максим Максимович не был ярым сторонником ночной тишины, свежего воздуха, шороха листьев, или же других, загадочных, уходящих в прошлое звуков, рождающихся в полутьме спальных районов среднестатистического города. В тишине, в отсутствии дневной суеты, вымершие дома манили его редким светом скрытой жизни, тайно пульсирующей в отдельных закутках городского мира, словно противясь системе, отказавшись мерно посапывать в такт с соседствующими спящими ячейками. Максим Максимович примечал и, аккуратно вел статистику нарушений ночного спокойствия, по возможности, заглядывал в светящиеся окна, опрометчиво не занавешенные хозяевами, и, подобно художнику, с волнением впечатлил в памяти, во многих трепетных тонкостях, чрезвычайно интересные картины бытия; дабы потом, в сухой и жалкой формальности, стенографировать в собственный отдел, в форме анонимных доносов факты несоответствия форм серой повседневности.
Его странное хобби, разминувшись со временем, кроме морального удовлетворения старого служаки, приносило людям, порой, лишь мелкие пакости, впрочем, иногда и пользу, изредка обнаруживая правонарушения и даже обличая настоящих преступников. А были, когда-то в далекой молодости, на заре его службы, славные времена преследований и азартных гонений. Пристальной слежки и облавы всякого рода личностей, не вписавшихся в установленные свыше нормы и правила - леденящий душу период, когда одно бездумно брошенное слово могло менять человеческие судьбы. В те далекие, юные годы, Максим Максимович, моложавым еще сотрудником "в штатском", великолепно играя роль, блуждал выискивая, темными ночками, вынюхивал, с живым пристрастием заглядывал в интимную жизнь людей, заводил знакомства с интересными мужчинами, входил в доверие, прекрасно проводил время и выуживал из собеседников, флиртуя приманками, всякого рода ересь, пророчащую непременное сожжение в кострах всесильного закона. А утром, бывало, после подобных вылазок, не выспавшийся, хмурый и даже как будто брутальный, прибывая в состоянии болезненной сонливости, занимался уже кабинетной деятельностью. Благо, его положение позволяло распоряжаться, капризничать, буйствовать и даже, при возможности, мстить: с остервенением, жестко и беспощадно
Впрочем, гулять в поздний час, особенно в одиночестве, вдруг стало крайне не безопасно. Миновал цикл, нагрянули не спокойные времена. Как то случается в миру, в силу обстоятельств сменилась власть, причем, сменилась резко, кардинально и основательно, разрушив устоявшуюся прежнюю систему и внеся в общество бардак и смуту. После частичного крушения цивилизации жизнь спешила принять свое истинное обличие и вот, по темным улочкам районов, по закоулкам каменных джунглей, в пределах, конечно же, собственных территорий, рыскали, в поисках добычи, человекообразные хищники. Вырвавшись из штампованного стереотипа, мир проявлял природное разнообразия форм человеческих сущностей, в которых, на первых парах, главенствовал жестокий и агрессивный типаж. Но и Максим Максимович был не из пугливых, имел за плечами колоссальный опыт в общении с разного рода прослойками общества и не собирался отступать от принципов, из-за каких-то там "сезонных веяний природы". И, в эту, очередную ночь, как обычно ища чего-то, бесстрашно вышагивая во мраке, ноги привели его к небольшой вывеске, красовавшейся перед лестницей, уходящей в подвал, заставившей припомнить, совсем недавний телефонный разговор...
***
"Довольно занятное местечко.
– подметил про себя Максим Максимович, пристраиваясь, в неимении свободных мест, за стол к пожилому мужчине, делящему трапезу с молодым человеком несколько странной, женственной наружности".
Максим Максимович, конечно же, извинился, представился, спросил позволения присесть, на что, мужчина, оторвавшись от позднего ужина, вежливо привстал, протянул руку приветствия и указал на свободный стул. Молодой человек, оторвавшись, от разговора с соседствующей компанией, лишь смерил его оценивающим, высокомерно презрительным взором и, отвернувшись, продолжил беседу. Итак, несколько старомодная, помятая фигура Максима Максимовича, в недавнем времени потревоженная ото сна, облаченная в неказистое одеяние одинокого ночного любителя свежего воздуха, страдающего бессонницей, явной доликой маразма и, несомненно, другими формами старческого бессилия, пристроилась, словно исключая будущие венчания в суевериях дам, обрюзгло, несколько в сторонке, за углом стола, и, изобразив неловкость, принялась наблюдать за происходящим.
Беглый осмотр показал следующее: трое, привлекательных с виду парней за соседним столом, примерно, 20 - 25 лет от роду, расположились, вальяжно, будучи определенно "под шафе", на диване. Заказ их довольно скуден: водка и фрукты. Итак, парень, занявший позицию в центре, наверняка, лидер группы. Внешность показалась Максиму Максимовичу, чрезвычайно знакома: интересный блондин, возможно (полумрак в купе с затемненными очками давали волю неформальной фантазии) с голубыми, скорее, небесной синевы глазами; широкоплечий, мускульного сложения. Он застыл каменным изваянием, развалившись в позиции античного полубога, раскинул руки на спинке дивана. Двое сотоварищей, менее вызывающей внешности, впрочем, ближний напомнил, в профиль, какого-то актера: коренастый, наверняка с крепкими бедрами, сокрытыми нависшей над ними, крышкой дешевого столика. В профиль, в полутьме, никак не удавалось разглядеть черты и вычислить схожесть. И, наконец, дальний: худощавый, чуть долговязый парень, впрочем, вполне широкоплечий, потенциально спортивного телосложения - всего лишь десять - пятнадцать восхитительных килограммов мышечной массы легко возвели бы его в ранг божества. Ну а пока, он контролирует бутыль с выпивкой, периодически подливая в опустошаемые стопки и, как положено, словно по команде, гогочет в поддержку любым, пусть, самым плоским шуткам товарищей.
Юный сосед Максима Максимовича по столу, обратив к нему спину, восседает полу боком к компании, участвуя в завязавшейся дискуссии: благо щадящая музыка позволяет вести ее на средних тонах голоса, изредка, переходящих в крик. Это молодой человек, того же возраста, яркой, несколько притягательной внешности, одет в обтягивающую кофту, с опоясывающим лисьем воротником на, по мальчишески, худощавых плечах. Максим Максимович, щуря под очками глаза, внимательно присмотрелся к его образу, вызвавшему в памяти поток смутных воспоминаний. Нечто далекое и туманное, захламленное грудой накопленного за долгую жизнь опыта, знаний, образов и т.д. и т.п. зашевелилось в глубине. Он попытался припомнить, но, бесполезно порывшись в памяти, отбросил затею и продолжил обзор. Мужчина визави наблюдателя, в степенных годах с профессорской бородкой. Ну очень похож на настоящего профессора. Тоже, заметить кстати, очень знакомое лицо.... Он ужинает. На его половине стола обильно устроились яства, которыми он великодушно делиться с соседом. Да, блюдо с нарезкой вежливо передал, в качестве угощения, соседствующей молодежи, наверняка, обнаружив скудность закусок на их столе. Приняв дары, парни стараются показать, что не очень то и нуждается в подношениях: принципиально довольствуясь жалкими остатками фруктов. Впрочем, время от времени, один из ребят, нехотя, берет в руку единственную, на троих, вилку, тянется к блюду, накалывает, не спеша, аппетитный кусочек и, на мгновение, раскрыв таящийся голод, быстро, с аппетитом заглатывает его. После, с той же неспешностью, кладет прибор на место.