Весенний месяц ноябрь. Повести и рассказы. Теория литературы, публицистика
Шрифт:
Шура шагал спокойно – перед ним расступались. Ант'aнас, Марат, Чмяга пропихивались следом; Урий замыкал отступление: огрызался, фыркал, словно породистый бульдог. В дверях, было, замешкались, однако Шура решительно кого-то отшвырнул, и вырвались наконец на свежий воздух.
Здесь Марат позволил себе вздохнуть спокойно, хотя сердце билось убыстрённо… «Боишься?.. – Жгучий стыд опять мучил. – А если бы ещё минуту там, в зале, что, сломался бы?..»
– Чего приуныл, Абдула? Рога ещё не обломали, живём! – Это Шура, который всё про всех замечал, подбадривал. – Шевели копытами и не дрейфь!
Чмяга тоже принялся подзуживать, но Марат зло рявкнул:
– Заткнись,
Чмяга на этот раз не ответил. Благополучно проскочив мимо лежбища мотоциклов и велосипедов, нырнули в темень. Теперь их точно не разглядишь. А у входа в клуб выросла толпа, галдели почём зря.
– А где Ганя-то? – спросил вдруг Шура.
– Свалил первым!.. – ответил Урий таким тоном, будто ничего другого от Гани и не ожидал.
– Сволочь…
«Бог с ним, с Ганей, – тупо подумал Марат, – пользы-то от него никакой, а так была бы лишняя возня его выручать. Хорошо хоть сами успели вырваться…» Равнодушие и усталость овладели им. Кололо в затылке, ныли мышцы рук и ног, растянутые в резких движениях, из губы текла кровь – зализывал её языком.
– Молодчина, Абдула! – Шура сменил гнев на милость, хлопнул ободряюще по спине. – Вот тебе и боевое крещение!
Марат отвернулся. Эта проклятая боль в затылке нарастала с каждой секундой: ударили сзади, когда прорывался к выходу. Сколько сейчас тратил сил, чтоб не выдать её, не упасть, не зажаться, не закрутиться по сырой земле. Даже дотронуться до затылка себе не позволял. Но где-то внутри кипело – наконец, он подрался так, как хотел! Почти как в кино! И хватило на этот раз твёрдости и терпения не убежать позорно, не спрятаться, как случилось на том проклятом матче с «Авиатором»… «Вот, что значит команда, когда всё пополам – и еда, и тренировка, и драка», – внезапно осознал Марат.
Спереди шёл Ант'aнас – тихо напевал что-то по-литовски.
В корпусе нашли Ганю: тот листал книгу, виновато смотрел по сторонам. С ним не разговаривали. Вот он нерешительно подобрался к Марату, что-то спросил. Марат не ответил. Не специально – сил просто не осталось разговаривать.
На свету разглядел своих. Досталось каждому. У самого болел затылок, но уже не так, как прежде, мучительно. Урию расквасили нос, и он ходил по палате, задрав подбородок, всё никак не мог остановить кровотечение. Чмяге изодрали рубашку и выбили зуб, он то и дело сплёвывал в форточку, у Шуры осталась на скуле глубокая царапина – подарок от белобрысого. Один Антанас не пострадал нисколечко.
За окном хлынул ливень – очередной. Стали приводить себя в порядок. Последовав примеру остальных, Марат разделся до плавок, обулся в суровые шиповки и ринулся на улицу под холодный поток – к туалету и умывальникам. Остервенело подтаскивали к двери табуретки, с грохотом пододвигали тумбочки.
А шквальный ветер, точно из брандспойта, захлестывал стёкла – те трещали с натуги. Частые раскаты грома сменялись матово-багровыми отблесками молнии. Вот совсем близко, сотрясаясь от проклятий, нагнулась и полетела к земле столетняя ель; с предсмертным стоном царапнула ветками окна, смахнула на какой-то миг водяную накипь со стекла. Ганя, лежащий в одиночестве, накрылся одеялом с головой, затрясся в плаче: то ли от страха, то ли от обиды. «Жалко его. Слабенький совсем. Ну, какое ему регби…» – Марат повернулся на другой бок, чтобы не смотреть.
Вскоре его сморил сон.
Разбудил яростный стук – надсадно заухала забаррикадированная дверь. Марат разомкнул отяжелевшие
Знакомый топот и голос Вадима Борисовича давили на психику; хотелось провалиться сквозь землю, уйти, куда глаза глядят: каждый день одно и то же! Однако пересилил себя, слез с койки, стал торопливо одеваться.
– Привет, шпиндели!
«О-ох… Он уже в палате. Вернулся… от семьи…» Марат скосил глаза – судя по цветущему виду, настроение у Вадима Борисовича было боевое.
– Чего носы повесили!? Не время сопли размазывать. Давайте живей умываться – а потом общее построение. Потолкуем по душам!..
И для пущей убедительности Вадим Борисович впечатал здоровенный кулак в спинку ближней к нему койки – сетка с грохотом упала на пол, а потом с двух сторон повалились на неё сами спинки, сваренные из металлических трубок. Продемонстрировав свои способности, тренер вышел.
Когда выстроились вшестером у крыльца – прямо напротив корпуса – Вадим Борисович смягчился. Шура по-армейски промаршировал на середину, остановился, руки заложил по швам, отрапортовал чётко и уверенно:
– Товарищ тренер! Отряд регбистов дю-сэ-ша «Локомотив» по вашему распоряжению построен. Староста запасного состава Курмин.
– Ну, что, староста запасного состава, натворил делов?! Что мне теперь, охрану для вас нанимать? Чего лыбишься-то? В строй давай!
Шура вернулся, занял место перед Маратом.
– Староста!.. Баб'eц ты первый, а не староста! Ну, оставили тебя здесь из-за травмы, так пока Пружина в Киеве параську трёт, решил своё взять?.. Шпиндель вне конкуренции?.. Самый большой и длинный?.. Тоже мне, «девятка»… Да кто ж тебе здесь даст, такому придурку!..
И Вадим Борисович принялся поучать:
– Вас оставили здесь не для того, чтоб вы с местными баб недогребанных делили!.. Напоминаю всем и каждому: у вас задача одна – добросовестно выполнять тренерские установки. Когда осенью войдем в финальную пульку чемпионата страны и начнутся решающие игры, лучшие из вас составят конкуренцию своим друзьям из основного состава. Курмин, надеюсь, под первым номером. Так что, хватит сачковать! Кто не желает соблюдать дисциплину – может убираться домой, к маме под юбку. Или в бадминтон. Хоть сейчас. Проваливайте!.. А ты, Курмин, имей в виду: ещё одна драка, отчислим из команды. На пару месяцев. Возьмут потом в «Фили» – мячи будешь подносить. Чумакин, сопля столичная – тоже самое… И хватит косить под крутого, ты, шпиндель недомасленный!.. А сегодня набирайте сил, отдыхайте. Гуляйте по лесу, купайтесь в речке… А увижу кого у женских корпусов – шпиндели поотрываю!
– Ура!!!.. – Урий не способен был выразить свой восторг каким-нибудь иным способом – только криком. Все заулыбались, не сдержался и сам тренер, снисходительно х'eкнул. «Идиот, – Марат умиленно уставился на земляка, – и в кого ты такой уродился!»
Вчерашняя буря натворила бед: то тут, то там виднелись вывороченные с корнем стволы; свежие глинистые ямы до краёв заполнила тёмная вода; свешивались до земли недоломанные ветки с хвойными лапами – в свежих расщепах блестели капельки пахучей смолы. Марат от усталости то и дело спотыкался. Давно бы отстал от своих, да и те не спешили: темп взяли черепаший. Отчаянно каркали вороны. Шли впятером. Ганю оставили дежурить в корпусе.