Весенний месяц ноябрь. Повести и рассказы. Теория литературы, публицистика
Шрифт:
– Да пусть едят, они ж играют… – невпопад вступился за отъехавших в Киев товарищей Ганя.
– Заткни пасть, игруля хренов! Ты да Абдула годитесь лишь мячи надувать! Вы же ничего не умеете!
Марат молча проглотил очередную подколку Чмяги. Теперь не боялся его, просто, не обманывая себя, скрепя сердце, соглашался: «Правильно говорит. Ну, какая от меня на турнире польза! Ну, пожалел бы Рогволд, выпустил бы раз на замену – да и то бы, если в счёте вели – и всё… Потому, что слабак, из команды выпадаешь, не вписываешься в настоящую игру, когда рубятся без оглядки, не жалея себя. А ты бережёшься, не поспеваешь за Пружиной и другими, такими же ловкими. Воображаешь-воображаешь, а на поверку-то и выходит, что мяч толком в руках держать не научился…»
Настроение
На этот раз народу в клубе набилось прилично: и девчонки были позаметнее, все в «фирм'e», и парни патластые вокруг них вертелись. «А ничего компания подобралась», – подумал Марат, шагая вслед за остальными сквозь узкий коридор в зал. Шура и Чмяга вели себя развязно, обсуждали вслух достоинства понравившихся девочек, будто у себя дома были, а не в чужой тульской глухомани.
Вот сзади тихонько подтолкнули, Марат поскользнулся и едва не растянулся на пыльном полу. Резко обернулся, увидел загорелые, словно медью облицованные лица. Местные ребята – кто ровесник, а кто постарше – уже отвернулись и громко болтали. «Случайно?.. Померещилось?» Марат засомневался. (Так хотелось, чтоб случайно!) Но откуда-то сбоку донёсся ненавистный шепот:
– А, Москва гребанная припёрлась… Сейчас вас мочить будем!
«Влипли. Довыкалывался Шура. Мотоциклы ему вчера не понравились…»
В груди захолодело.
Загрохотали колонки. Свет вырубили, замелькали попеременно красные, зелёные и синие блики – заработала цветомузыка. В полутемноте стихийно стали собираться в круги – по пять-десять человек. Свои, меж тем, разбрелись по залу: Шура и Чмяга отирались у сцены, где на лавочках гнездились девчонки. Урий, Антанас и Ганя отыскали себе место у стены – чинно наблюдали. Вскоре и их потерял из виду. А сам решительно направился в центральный круг: чего время за даром терять, коль пришёл, чего скучать-то? Чувствуя чужие локти, задёргался-заметался, как умел. Рядом вертелись смазливые девчонки, но самая красивая была у самых колонок. Марат всё время заглядывался на неё. Вот рядом с ней возник Шура…
Со сцены доносился пьяный мат – крыли не стесняясь. Ноздри уловили запах винного перегара. Разобрало любопытство – вытянув шею, скользнул взглядом поверх голов. В глубине сцены ругались друг с другом длинноволосые хипари в джинсовых жилетах на голое тело. Удивили расклешённые брюки – давно не видел такой древности. На самом краю сцены возвышался стол, заставленный аппаратурой. От него, словно от осьминога – щупальца, ползли во все стороны разноцветные провода. Магнитофонным хозяйством распоряжался знакомый губастый толстяк с белёсыми кудряшками на лбу и висках. Его рыхлое лицо Марат запомнил ещё вчера, у мотоциклов. Рядом гримасничал и кривлялся здоровенный верзила, один вид которого внушал страх: рослый, белобрысый, с голубыми свиными глазками, он был наряжен в кеды, джинс'oвку, рукава которой были разодраны до локтей и брюки-клёш, перетянутые вместо ремня двухфазным проводом. «Вот это дуб… Колхоз “Завет Ильича”… Алик… Как бы спьяну не залупнулся на Шуру, а тот ему не ответил ещё чем-нибудь… – И вдруг Марат поймал себя на мысли, что думает сейчас так, словно это был не он сам, а Шура. – Только что не бормочу вслух чужую дребедень, – рассердился он на себя, – где-то же надо знать предел, оставаться самим собой…»
Решил ни о чем не думать, перемалчивать собственную дурь.
Вдруг словно искрой прожгло тело – толстяк на сцене завел «Эй Си Ди Си». Но до того как погас свет, Марат успел заметить Шуру, – тот стоял у ближней к сцене колонке и уже кому-то что-то объяснял. Рядом вертелся Чмяга, тоже что-то говорил, но по лицу было видно: боится. А толстяк уже оторвался от кнопок, прощупывал взглядом ситуацию. Рядом с ним белобрысый, нависнув над столом, мутно глядел на Шуру. И вспомнилась Марату весна. Играли на первенство Союза – с юношами из киевского «Авиатора». Пружина с кем-то сцепился. Секунда-другая – и дрались
Марат потихоньку пробрался к Шуре. Тут задрожал пол: кто-то спрыгнул, схватил за руку, дохнул перегаром:
– Ну, что, Москва, сыкешь?.. С-сал'o!..
Марат, дрожа, высвободился и отпрянул назад. Пятясь, стал отступать к Шуре. А белобрысый с ухмылкой наступал – и вот он уже прямо перед ним, и Марат видит эти крепкие желтые зубы, домалывающие спичку, эту животную ухмылку. «Нравится мой страх, – догадался Марат. И обозлился на себя. – Ты же регбист…»
Выручил Шура. Заиграв желваками, заговорил зло:
– Ну, что выёживаешься, пацан вчерашний!.. На шпалах давно не лежал?..
Их троих незаметно окружили. Со сцены смрадно слез толстяк. Марат впился взглядом в ненавистное лицо: отвратительны ему были и этот нечистый подбородок, усеянный бородавками, и скулы, будто слюной обрызганные редкой белой порослью. «И я останусь таким же жирным?.. Никогда!»
А в зале словно взбесились. Покойный Бон Скотт [12] надрывался в колонках:
– I been around the world!!!..
12
Бонн Скотт – вокалист австралийской рок-группы «Эй Си Ди Си» (AС/DС), скоропостижно скончался в феврале 1980 года, о чём неоднократно сообщалось в музыкальных передачах радиостанции «Голос Америки».
– I’ve seen a million girls!!!.. [13]
Толстяк успел завести знаменитый альбом «Эй Си Ди Си» «Автострада в ад». Эту вещь, которая называлась «У девушки хорошее чувство ритма», Марат несколько раз слышал по «голосу» этой весной.
Шура скалился: стояли с белобрысым лицом к лицу, руки в карманах. И тут толстяк ударил Марата в подбородок. Марат помимо своей воли среагировал: это ж как на поле: схватка на схватку. Дал сдачи. Потом ещё и ещё. Толстяк растерялся, и Марат окончательно сбил его с ног: ловя руками воздух, толстяк повалился на танцевавших рядом девчонок. «Скорее отсюда, скорее», – Марат, волнуясь, перешагнул кое-как через распластавшееся под ним потное тело и метнулся вперёд. Раздался нарочито-оглушительный девчоночий визг. Кто-то истошно смеялся, кто-то тыкал пальцем. «Не скоцали ещё, что всерьёз, думают, что просто балдеем», – мелькнула нелепая, неожиданная, но верная догадка. Рядом появились Чмяга, Урий и Ант'aнас. Марат почувствовал облегчение – все вместе. А где же Шура? И тут увидел его. От сцены вдруг стали бросаться в разные стороны, точно машина-дворник мела грязь. Это белобрысый атаковал Шуру. Наседал уверенно, размахивался лапищами, но прямолинейно – пьяный был. Шура отступал, заманивал. Вот присел, увернулся раз, другой… и словно лезвие воткнул кулак белобрысому в солнечное сплетение. Тот с рёвом упал на пол. «Вот что значит пять лет подряд мячи из завалов вытаскивать!» – с восторгом подумал Марат.
13
«Я исколесил весь мир, я повидал миллион женщин» (англ.) и т. д и т. п.
Белобрысый сел по-турецки, отбивал поклоны, ловил ртом воздух.
– На выход!.. – скомандовал запыхавшийся Шура. Заторопились к дверям. Не вовремя заглохли колонки, кто-то выключил аппаратуру. Сверху полоснул свет, резанул глаза. Никто уж не танцевал, не веселился – все затихли, пожирая регбистов глазами.
– Кто с кем?..
– Протасьино с Москвой!..
– Наших бьют!!!..
Белобрысый всё никак не мог подняться. Пухлогубый толстяк, весь в пыли, попытался организовать преследование, но товарищи сами его удерживали. С крыльца кто-то крикнул, что идёт дежурный по лагерю…