Весы змея
Шрифт:
Но на коже проступила красная точка, такая ничтожная, что Мендельн ждал, что Траг’Оул прикажет ему попробовать ещё раз. Кинжал всё ещё нависал в одном-двух дюймах от ладони…
Затем, к его потрясению, от ладони к острию потянулась тонкая струйка крови. Такое расхождение с законами природы можно было объяснить только магией. Тонкая струйка покрыла остриё… Затем пошла выше, покрывая всё больше и больше наконечник клинка, медленно, но верно направляясь к рукояти.
Мендельн мог только гадать, сколько крови
Оставь её…
Мендельну хотелось нарушить приказ, но он не сделал этого. Нет, Траг’Оул не накладывал на него никакого заклинания, просто он ещё верил, что дракон не причинит ему никакого зла.
«Но когда я начал верить ему?». Прежде чем он смог ответить на этот вопрос, первые капли коснулись рукояти.
Уже плывущая кровь продолжила свой переход, но новая больше не вытекала из ладони Мендельна. Вообще-то, когда он стал искать свою маленькую ранку, то ничего не смог найти.
Смотри…
Его взор возвратился к кинжалу, лезвие которого теперь было окрашено алым. Однако краснота стала постепенно сходить, пока не исчезла окончательно.
Кинжал привязан к тебе, и ты привязан к кинжалу. Через него ты привязан к ним, а через них — к Балансу.
Что такое Баланс? — обратился Мендельн к звёздам. — Ты говоришь о нём, я думаю о нём, но я до сих пор не знаю, что он на самом деле означает!
Звёзды задвигались, на короткое время утратив всякое сходство с драконом. Когда они вернулись на свои места, Траг’Оул ответил:
Баланс — это равное распределение Света и Тьмы. Его сущность имеет первоочередное значение для Санктуария, но она пролегает далеко за его пределы, распространяясь на всё сущее. Мир, в котором правит Тьма, сожжёт сам себя. Мир, где командует Свет, со временем придёт к застою. Если что-нибудь из них захватит власть над Санктуарием, так, что другое не сможет её вернуть, тогда настанет конец всего сущего…
Сказанное исполином не было лишено смысла — по крайней мере, так показалось Мендельну. И всё же…
— Но разве мы никогда не должны тянуться к добру либо к злу?
Свет и Тьма — это необязательно добро и зло, сын Диомеда. Да, добро должно затмить зло, но если знание о зле стереть совершенно, даже добро может обратиться против себя…
— Я в любом случае никогда не оказался бы на одной стороне с любым демоном! — такая идея представлялась невероятной.
Замечание, судя по голосу, чуть не развеселило Траг’Оула:
«Никогда» — это слово, редко согласующееся с фактом. А принял бы ты когда-нибудь путь ангела… Такого, как Инарий… Который желал бы, чтобы
Дракон поймал его. Судя по всему, что он слышал, представление Инария о том, что правильно, подразумевало беспрекословное ему подчинение.
Мендельн покачал головой:
— Я не могу поверить, что мы должны страдать от этих двух сил, не имея надежды…
Разве я сказал, что надежды нет? Высшее Небо и Пылающий Ад создают свои собственные представления о своей абсолютной мощи, —после паузы дракон прибавил. — Однажды они обнаружат, что они далеки от истинных хозяев всего сущего…
Брат Ульдиссиана, как за соломинку, ухватился за эти слова.
— Ты говоришь, что есть что-то ещё, что-то величайшее? — он припомнил кое-что, о чём раздумывал раньше. — Духи перворождённых; они не ушли, но куда подевались остальные? Куда уходят души моего народа?
В место, которое заслужили по праву… За пределы досягаемости Высшего Неба, Пылающего Ада и всей этой трагической вселенной, которую они выплавили…
Что это значит? Откуда ты знаешь то, о чём говоришь?
Мы знаем, потому что знаем…
Мендельн обратил внимание на это «мы» и почему-то почувствовал, что имеется в виду неРатма. Неужели были и другие, подобные Траг’Оулу? Было ли это возможно?
Но небесный дракон больше ничего не сказал по этому вопросу, и Мендельн знал, что, продолжи он расспрашивать, Траг’Оул больше ничего не сказал бы. И всё же, кое-что из сказанного драконом раньше вселило в него надежду.
— Так значит, у Санктуария есть настоящая возможность стать большим, чем то, что они хотят из него получить… — Мендельн сжал кинжал, который так хорошо лёг в его руку. Кинжал был не оружием, — хотя и легко мог использоваться в этих целях, — но одним из ключей к освобождению предназначения человечества от нескончаемой войны между ангелами и демонами.
Правда, это справедливо, только если ему и Ульдиссиану удастся как-то помочь помешать осуществлению замыслов Лилит и таинственного Инария.
Ангел беспокоил его больше.
— Этот Инарий… Отец Ратмы… Что он сейчас делает?
Впервые за всё время от Траг’Оула исходила неуверенность:
Лилит — создание многих замыслов и, хотя за ней трудно уследить, её почерк весьма примечателен. Инарий, с другой стороны, играет более тонко. Может статься так, что мы уже обречены на поражение в борьбе с ним, потому что он, быть может, уже сделал ход, который погубит одновременно её и нас. Ратма может лучше судить о нём, но даже он не уверен, насколько точны его суждения…