Ветер, ножницы, бумага, или V. S. скрапбукеры
Шрифт:
Нет, ну какие же они противные – эти подростки! Скажи Семен сразу, в чем дело, и Софья не мучилась бы так долго, и не мокла бы сегодня целый день под дождем, и, может быть, сделала бы совсем другую открытку. Надо было поверить своему первому впечатлению, ведь сначала он ей понравился! Но как можно доверять подростку, который хочет помешать собственному брату устроиться на отличную работу?
И все-таки сработала открытка или нет?
Софья взяла голубую визитку. Тихо, на цыпочках, спустилась на кухню, забрала форму со льдом, которую специально положила в морозилку еще вчера. Она вынимала кубик за кубиком, катала их по визитке, пока лед не таял. Странно, но карточка не размокала, оставалась твердой. Семен выходить на контакт не хотел.
Софья водила ледяным кубиком взад и вперед, а думала
Отношения между сестрами всегда казались ей натянутыми, она ловила струнки недовольства друг другом и мелочного раздражения. Олечка всегда жаловалась, что с Валечкой совсем никакой жизни нет – все время заставляет то работать, то учиться, то полы мыть и не пускает в ночные клубы. Кажется, что разница в возрасте между ними составляла не восемь минут, а восемь лет. Софья была единственным ребенком в семье и думала, что братья и сестры, тем более двойняшки, должны быть самыми близкими друг другу людьми, как муж с женой, или даже еще ближе. Подсознательно она искала волну нежной привязанности, родственного тепла, но все время ловила лишь гнетущую рябь взаимного недовольства и ссоры. Она не понимала, почему Валя шпыняет свою сестренку, такую непосредственную и живую, зачем загоняет ее в унылые рамки работы и учебы? Но теперь, после того как она так ошиблась в Семене, ей вдруг захотелось присмотреться к сестрам поближе. Что, если она чувствует только внешнюю, поверхностную сторону? И если это касается не только Валечки и Олечки? Софья словно нащупала новую дверь в иное измерение – то, где можно чувствовать тоньше и проникать глубже. Она пока не видела ее и не могла открыть, только ощущала пальцами шероховатое дерево и холодную металлическую ручку, но ей было любопытно, так любопытно, что даже захотелось пойти завтра на работу.
Софья вздрогнула – ледяная визитка наконец-то отозвалась.
– Привет. Чего хотела? – услышала она, едва прояснилось перед глазами.
Вид у Семена был недовольный, похоже, она отвлекла его от чего-то интересного. Телевизор ничего не показывал, голубые стены освещал тусклый и неровный свет, барная стойка слегка подтаяла. Визитка откликается на настроение своего владельца.
– Хотела напомнить насчет своей открытки на обмен, – ответила она.
– Какой обмен? Мы же договорились, обмен будет, когда твоя открытка сработает. А она не понадобилась.
– Откуда ты знаешь? Может, это как раз она и сработала?
– И чем ты это докажешь?
Софья молчала.
– И потом, мы же договорились, что он должен облажаться. А он сам отказался от этой работы. Понимаешь, сам!
Софья помотала головой.
– Он читал открытку. Он читал ее перед тем, как зайти в офис. Я видела своими глазами.
– Ну хорошо. И что в ней было? – Пацан сложил руки на груди и задрал подбородок.
– Феллини. Я сделала рекламную листовку, под ретроспективу Феллини. Найди ее, она все еще должна быть у Димы, в кармане плаща.
– Я имел в виду, как именно она работает, твоя открытка?
Софья молчала. Она и сама не знала. В конце концов ответила вопросом на вопрос:
– А ты сам всегда знаешь, как работают твои открытки?
Семен молча покрутил пальцем у виска. Выходит, даже в мире скрапбукеров Софья – странная личность.
– Почему ты мне сразу все не рассказал про брата?
– Я профессионал. Я не спрашиваю у людей, зачем им открытки. Надеялся, что ты тоже кое-что уже понимаешь в этом, – он саркастически усмехнулся. – Нет, все-таки из девчонок редко получаются хорошие скрапбукеры.
– Значит, ты не сделаешь для меня открытку?
– Нет, конечно, – он ухмыльнулся.
– Жалко, что нельзя прокрутить этот день назад и посмотреть, что бы произошло, не отдай я Диме свою открытку, – она сказала это вслух самой себе, а потом обратилась к Семену: – Ты помогаешь ему открытками? То, что он делает, – это настоящее чудо, тут не обошлось без Меркабура, я его прямо-таки чувствую.
– Как же! Он принципиальный, никакого скрапа не признает, да и не нужен он ему. У него талант. Мы с ним вообще парни талантливые.
– Ты точно совсем не хочешь мне помочь? – последний раз спросила она на всякий случай.
Спросила
– Сорри, мне тебе предложить нечего, – ответил Семен. – Обмен мне пока не нужен, если что, я тебя сам найду. У тебя визитка есть?
– Пока нет.
– Ладно, некогда мне. Пока, счастливо оставаться!
В короткий миг, когда картинка перед глазами подернулась рябью, как телевизор, у которого отключили антенну, где-то на грани между мирами она услышала смутно знакомую мелодию. Успела подумать: откуда это? Что-то совсем недавнее и приятное. И тут же забыла о ней, потому что над визиткой тети Шуры поднимался из крохотной чашечки горячий пар. Что там у тетки, как сработала открытка? Софья вытащила из кармана кусок хлеба, раскрошила.
Если бы кто-то заглянул в мансарду несколько мгновений спустя, то увидел бы девушку, которая с мечтательным видом водит пальцем по маленькой карточке. А если бы кто-то развернул окно браузера в ее компьютере, то прочел бы запись в блоге Димы:
«Я сегодня шел по прекрасным офисным коридорам, с первоклассным евроремонтом и смотрел на красивых людей: мужчины в дорогих костюмах, элегантные девушки на тонких каблуках и со стильными бэйджиками на белоснежных блузках. Я увидел себя в зеркале, начищенные ботинки и выглаженные брюки, лоснящуюся физиономию и безукоризненную благожелательную улыбку и подумал – а кто это там, по ту сторону стекла, весь такой чистый и красивый?
Потом я пришел к секретарше большого босса. Она сидела в идеальной приемной, ни пылинки, ни соринки, и на столе у нее в вазе стоял аккуратный тюльпан такого же цвета, как помада на ее губах. Она спросила мою фамилию, посмотрела в компьютер, улыбнулась и попросила подождать десять минут. Я сел на гладкий кожаный диван и принялся смотреть на папки, разложенные у нее столе. Верхняя называлась: „На подпись“.
Звонил телефон, и секретарь отвечала механическим голосом. Заходили люди, отдавали ей бумаги, она клала их в папку, и люди говорили ей: „Спасибо“. Я представил, как вечером они будут забирать свои бумаги и смотреть: подписано или нет? А утром принесут ей новые листки. Это похоже на колесо или карусель. День за днем, бумага за бумагой, подпись за подписью.
И через каких-нибудь полчаса мою судьбу тоже решит подпись.
И я стану игрушечной фигуркой в карусели, подшипником в колесе, в прекрасном сверкающем колесе из стекла и стали, безупречном и бесшумном, адски красивом колесе.
Я всегда буду такой чистый и красивый и не смогу больше сделать ни одной безобразной куклы. Мои руки перестанут меня слушаться.
Мне стало страшно.
Тогда я встал и ушел.
Я убежал оттуда, как трусливый школьник с экзамена.
А потом, как ребенок, прыгал по лужам, и это было клево.
Да, друзья, я делаю кукол из папье-маше. Идиотское занятие для чувака вроде меня, правда?
Вот они, здесь, под катом. Можете меня отфрендить».
Первый комментарий был от человека с ником «Despot»:
«Я ж говорил, что эта работа – не для тебя».
В следующем кто-то написал:
«Ваши „безобразные“ куклы запали мне в душу. Вам нельзя бросать это дело».
За первыми двумя следовали сотни других комментариев.
Инга смеялась. Смех начинался где-то в пятках, поднимался вверх по ногам, пробирался по спине и охватывал все тело, заставляя его мелко дрожать. Из глаз брызнули слезы, а она все никак не могла остановиться, хохотала и хохотала, пока ее окончательно не закрутило.