Ветер, ножницы, бумага, или V. S. скрапбукеры
Шрифт:
– Хочуууууу! – Девочка кулачком размазывала по лицу слезы вместе с грязью.
В коробку лег полтинник. Девица с сигаретой поставила ребенка на тумбочку рядом с «феей». Инга подумала, что ни за какие коврижки не сможет здесь, в настоящей жизни, вести себя так же безобразно дико, как тогда, в открытке. Она сдержала желание достать влажную салфетку и вытереть чумазое личико, положила руку девочке на плечо, и ее вдруг накрыло облаком. Прикосновение к теплому детскому плечу подействовало, мир вдруг стал ярче и четче, все чувства разом обострились. Не то чтобы она подобно орлу разглядела экран телевизора в окне здания на другом конце площади или расслышала, как продавец рекламирует товар в сотне метров отсюда, – ничего такого. Просто все вокруг вдруг стало целостным,
Она не хотела больше ничего делать, но тело отказывалось слушаться. Лицо само корчило дурацкие рожи, кулаки складывались в заправские кукиши, руки строили «длинный нос» и залихватски упирались в бока. Только об одном удалось ей договориться со своим телом – не показывать всей площади задницу, обтянутую золотистыми колготками. К Инге стекался народ. Одни смеялись, другие тыкали пальцами, третьи качали головами, она ловила укоризненные, осуждающие, поощрительные, веселые, равнодушные взгляды. Нет, не взгляды – она ловила чужие эмоции и впечатления, как бабочек сачком. И от этого площадь раскрашивалась новыми, непривычными красками, раскачивалась, плыла разноцветными волнами, и было этих ощущений так много, что казалось, она сейчас взорвется, потому что не может впитать в себя их все. А люди все шли и шли, многие клали десятки, монетки, иногда сотни и полтинники. Один раз ей даже пришлось спуститься и наполовину опустошить коробку, потому что деньги в нее уже не помещались. Она сложила купюры в ридикюль, прикинула на глаз сумму и усмехнулась: может, ну ее к черту, профессию преподавателя и переводчика? Так, глядишь, и на возврат долга Тараканищу наскребет, жаль только, что зима скоро.
Инга не отдавала отчета, сколько времени она уже стоит на тумбочке и как долго раскачивается перед ней в едином порыве площадь-толпа, и только постепенно ощущала, как наваливается тяжелая, давящая усталость. На город накатывались сумерки, накрывали шумную сцену мягким темным занавесом, и люди потихоньку начали расходиться. Инга уже решила заканчивать и как раз собиралась слезть со своего постамента, когда услышала:
– Ты посмотри, какая красотуля. Эй, золотце, тебя как зовут?
Вслед за вопросом последовал дружный гогот. Инга скосила глаза – компания подростков, не то школьников-переростков, не то пэтэушников. В руках – банки с коктейлями и бутылки с пивом, половина курят, половина сплевывают себе под ноги каждые пять секунд.
– Ты чего молчишь? Тебя папа с мамой не учили, что, когда спрашивают, надо отвечать?
Инга замерла, застыла и вправду стала статуей. Это же все глупость, открытка, можно просто взять и вернуться в свою уютную комнату, где нет никого, кроме нее и Павлика. И тут же в животе похолодело – это не игра, не открытка, она на самой настоящей улице, и вступиться за нее некому. Ой! Она едва сдержала стон – вот козел, ущипнул ее за бедро!
– Смотрите-ка, не шевелится. Санек, кинь ей десятку, – скомандовал самый старший, небритый парень в кепке набекрень.
Санек кинул купюру, Инга механически, с трудом двигая ногами, присела в строгом поклоне, тут же выпрямилась обратно, обхватила невидимый шар и снова замерла. Пока приседала, оглядела мельком улицу – совсем недавно здесь прогуливалась пара милиционеров, а теперь их, как назло, нигде не видно.
– Куколка! А если мы тебе сотню дадим, отсосешь? – спросил
– Гы, с детства мечтал фею трахнуть, – подхватил кто-то сзади.
У Инги вспыхнули щеки. Хорошо, что под гримом не видно, как они покраснели. Парень бросил в шляпу сотенную купюру. Инга машинально, не отдавая себе отчета, сложила ноги в реверансе, наклонила голову и снова выпрямилась.
– Дура отмороженная. Ну ее на фиг, – махнул рукой Санек.
– Погоди, – остановил его небритый. – Золотце, ты не поняла? Мы тебе за что сотню дали? Давай спускайся, а то хуже будет.
Инга еще раз с надеждой оглядела площадь. На них никто не обращал внимания. На нее навалилась тяжелая, отупляющая беспомощность. И тут же стукнуло изнутри, как будто сердце хотело вырваться наружу: разве она не этого ждала? Вот он, подходящий момент, чтобы открыть ридикюль. Кристофоро Коломбо, это случится прямо сейчас или уже не случится никогда.
Ничего не вышло. Софья сразу поняла это, как только увидела пустую клетчатую скатерть в бурых чайных пятнах и засохших крошках. Сегодня тетя Шура не была расположена к гостеприимству. Кстати, самой ее нигде не было видно. Разве так бывает – заглядываешь в визитку, которая зовет тебя настойчиво, как почтовая программа, сообщая о новом письме, а там никого нет?
Софья водила пальцем по клеткам, машинально давила крошки и размышляла. Интересно, отчего люди всегда уверены, что знают, как будет лучше для их родственников? А что, если они ошибаются? Любопытно, какой он – племянник тети Шуры? И может ли в принципе человеку нравиться профессия системного администратора? Софья никогда не понимала, как можно любить, к примеру, бухгалтерию, приходила в ужас от одного вида сметных расчетов или чертежей с цифрами, а программирование, с которым пришлось вскользь столкнуться в институте, и вовсе считала чертовщиной и тарабарщиной. По ее личному опыту, не может быть во всем офисе более недружелюбного и замкнутого типа, чем системный администратор. Даже в веселом и дружном коллективе универмага, где она работала в подарочном отделе, сисадмина она слегка побаивалась, он вечно ворчал по малейшему поводу и всегда был чем-то недоволен. И хотя обычно она интуитивно ощущала внутреннее настроение людей, админ оставался для нее загадкой, она так и не понимала, ворчит он по-настоящему или прикидывается.
– Пуф, вот она, красавица, тут как тут! – Софья вздрогнула от оклика.
В этот раз тетка явилась в огненно-рыжей жилетке, под цвет всклокоченных волос.
– Ох, знала ведь я, что ничегошеньки у тебя не получится! Надо было к Катерине пойти, ну так она и запросит взамен черти-знает-что! Ладно, еще не поздно.
– Совсем ничего не получилось? – зачем-то уточнила Софья.
– Твоя открытка ни черта не работает! Фу, полная халтура. Обычный кусок картона.
Врет, ей-богу, врет – сразу понятно, даже здесь, в Меркабуре, пусть пальцы не чувствуют, но голова-то у нее есть! Вслух Софья сказала:
– Не может быть такого! Просто не зацепила, наверное, вы ведь мне ничего не рассказали про вашего племянника.
– Тетя Шура лучше знает! – Она хлопнула по столу широкой ладонью, аж крошки дружно подпрыгнули. – И не спорь со мной, так-то.
– В таком случае я хочу забрать ее обратно и проверить, – сказала Софья.
– Ну вот еще! Некогда мне. Я к тебе со всей душой, а ты мне – халтуру. Говорю не работает – значит, не работает! – Она достала из кармана жареный пирожок в засаленной бумажке и смачно откусила.
– Не имеете права. Или возвращайте мою открытку, чтобы я сама убедилась, что она не работает, или давайте обменную.
Софья, выражаясь языком детективов, блефовала. Она почти ничего не знала о правилах обмена открытками, но интуиция подсказывала, что тетя Шура именно этим и пользуется. Обычно Софья не умела настаивать на своем и легко сдавалась, но тут вдруг ясно почувствовала, что может надавить.
– Тетя Шура, я пока по-хорошему прошу вас вернуть мне мою открытку, – твердо сказала она. – И не вздумайте что-нибудь в ней испортить, я прекрасно ее помню.