Ветер, ножницы, бумага, или V. S. скрапбукеры

Мартова Нелли

Софья не хотела никаких «отмазок». Она разглядывала клетки скатерти, и в голове у нее все окончательно перепуталось. Почему так по-дурацки вышло? Она ведь старалась. А тетя Шура оказалась не так уже проста, на первый взгляд, ерунду несет, а понимает гораздо больше, чем кажется.

Тетка смачно жевала сахарную плюшку. Крошки прилипли к губам, но она и не думала их вытереть. Пробурчала с забитым ртом:

– Точки перелома нет. Открытка должна в твоем клиенте вызвать пе-ре-лом. Это больно, зато действует на всю жизнь. Вот как если кость неправильно срослась, поломать ее и собрать заново.

Софья вспомнила Достоевского, и как Ванда ударила его по лицу,

и тот сразу разобрался со своими кукишами. Он привык жить исключительно по правилам, а в той игре правила ни одного не было и быть не могло, всего-то и надо было, что просто ткнуть наугад, без всякой системы и логики. Вот прошел он точку перелома и сразу все свои планы с графиками принялся выкидывать.

– А можно, я еще раз попробую? – робко спросила она.

– Ну уж нет! – Тетя Шура так возмутилась, что крошки из ее рта полетели Софье в лицо. – Ты, дорогая моя, и так уже напортачила! Научись сначала открытки нормально делать, потом приходи. Плюшечку хочешь? Еще теплая.

Кружится, кружится и уплывает из-под носа клетчатая скатерть, заполняет все перед глазами одна красная клетка, и вот уже снова Софья у себя в мансарде, и снова ни с чем.

Она так и не поняла, сама ли выпала из визитной карточки, или тетя Шура выставила ее вон, обиделась, что Софья плюшку не захотела. Что же теперь делать? Долго думать она не стала, а взялась за новую страницу для альбома. Поток послушно тек по рукам, почти что светился. Нельзя упустить последний шанс на обмен, надо все-все заранее выспросить у Надежды Петровны и продумать, прежде чем обращаться к последней визитке.

Страничка делалась легко, одновременно и похожая на предыдущую, и все же – совсем другая. Софья нарисовала крупным планом скамейки, а белые колонны сделала из картона объемными, как в детской книжке-раскладушке. Над навесом летела к морю одинокая упитанная чайка с желтым клювом из бархата. Почему-то Софье казалось, что, чем крупнее рисунок, тем дольше получится встреча. Страница уже была почти готова, Софья чувствовала, что еще пара штрихов, и можно будет наконец-то нырнуть внутрь. Но тут ее внимание привлекла черная визитка Магрина, которую она поставила на верхнюю полку. Пушистые облака вдруг зашевелились и мягко-мягко, вкрадчиво заколыхались, поплыли, как настоящие. И разом вспомнилось желто-серое небо, нависшее сверху прозрачной громадой, и краткий миг единения, и сама она – синее море, и слова Надежды Петровны: «Тебе с ним лучше не встречаться».

Они звали, манили ее к себе обе – страница с белой скамейкой и черная визитка с взлохмаченными облаками. Софья протянула руку, дотронулась до поверхности, и мигом закружилась голова, втягивая ее в меркабурский мир.

Глава VII

Дом, милый уютный дом, как же Инга по нему соскучилась! Такой родной, что хочется его обнять, прижаться к занавескам, зарыться лицом в подушки диванчика. Цветы, бедняжки, погрустнели, опустили и сморщили зеленые листики. Со своими экстремальными приключениями она совсем забыла, что их надо поливать.

Только что за окном такси мелькал город, укрытый сумеречной дымкой, когда еще не зажглись фонари, но солнца уже и след простыл. С отстраненным любопытством, как будто смотрела телепередачу, Инга наблюдала за собой: едва знакомая девушка с золотым лицом на заднем сиденье машины, капюшон свободно откинут на спину, и она ни капельки не стесняется ни грима, ни растрепанных кудрей. На светофоре водитель обернулся и вопросительно посмотрел на нее так, словно собирался что-то сказать, но передумал.

– Что,

никогда не видели, как фея с работы едет? – огрызнулась она в ответ.

Вот девушка с золотым лицом гордо несет себя мимо разом потерявших дар речи старушек на скамейке и исчезает в подъезде – не живое существо, химера, проскользнула и растворилась. Лужица мочи в лифте не пахнет, и на рекламных объявлениях не разобрать ни слова – будто китайскими иероглифами написано. Дверь на площадку колеблется мутной тенью, и ключ входит в скважину подозрительно мягко, как ложка в сгущенку. Вот и еще одна дверь, смутно знакомая, и этот коврик у двери с нарисованной таксой и надписью «Welcome» она уже где-то видела.

Когда она вошла в квартиру и увидела себя в зеркало, ее словно облили ведром холодной воды. Сначала в голове промелькнула наистраннейшая мысль: «А что это за раскрашенная девица у меня дома?» – и тут же вслед за ней: «Кристофоро Коломбо! Это же я! И я здесь последнее время не живу!» Разом прояснилось в голове, предметы вокруг приобрели четкие очертания, как будто в телевизоре настроили резкость. Инга тут же решила: плевать на тетку и Тараканище, да и Павлик не помрет за один вечер от голода. Главное сейчас – дом! Инга скинула плащ и принялась впитывать родное жилище всем своим существом. Она обводила пальцами плетеные подставки под цветочные горшки, переставляла толстые голубые свечи, открывала флакончики с духами и нюхала, как в первый раз, распахнула дверцы шкафа и зарылась носом в постельное белье, пахнущее кондиционером для стирки, намазала зачем-то руки кремом, пролистала глянцевый журнал на столике. Собственные ноги могли бы заверещать от удовольствия, если бы умели, когда на них оказались любимые пушистые голубые тапочки с веселыми ромашками. А на кухне было так хорошо, что даже трогать ничего не хотелось, просто сидеть и разглядывать знакомые черно-белые шкафчики, любимые чашки и тарелки. Как же замечательно быть дома!

Потом Инга долго оттирала в душе краску с лица мочалкой, пока кожа не стала красной и распаренной, как после очень горячей бани. Наружу из глубины неожиданно прорвалась мелкая нервная дрожь и теперь смывалась вместе с краской. Наконец, она завернулась в пушистый и душистый халат, замотала вокруг головы полотенце и занялась разными дамскими приятностями.

Когда Инга закончила со всеми привычными косметическими процедурами, по которым так соскучилась за последнее время, она, как обычно, устроилась на диване и уже взялась за пульт от телевизора, но тут взгляд ее упал на золоченый ридикюль, и тут же в голове разом закрутились события последних часов. Странно, что в ванной она полностью от них отключилась, как будто и не было ничего, и не видела она лезвия ножа возле своего живота, и не чувствовала, как страх сковывает по рукам и ногам.

– Золотце, пойдем с нами, а то я сейчас ножичком чик, а никто и не заметит. – Эту небритую рожу в кепке она не забудет никогда в жизни.

У Инги слова застряли в горле, стали вдруг острыми, будто она проглотила рыбный скелет. Она как раз собиралась открыть ридикюль, но при виде блестящего лезвия не могла пошевелить и пальцем, словно ее заморозили или превратили в камень. Только стук сердца гулко отдавался в ушах, барабанил изнутри, и время тянулось невыносимо медленно, словно она застряла внутри одной-единственной секунды, которая никогда теперь не закончится. Она так и будет вечно стоять, не в силах отвести взгляд от грязных пальцев, сжимающих в руке нож. Но рука у парня дрогнула, и кончик лезвия вспорол тонкую ткань платья возле пупка.