Ветер странствий
Шрифт:
А сейчас Алексис с радостью поменялся бы сам. Потому что до крестьянина или мелкого торговца Мидантийскому Скорпиону нет никакого дела.
— Вина, Алексис?
— Да, спасибо.
Красного, белого, кислого, сладкого? Будто ничего и не случилось. Будто им не светят тусклые окна тюрьмы. А потом — алое сукно плахи. В лучшем случае. Квиринские казни — ничуть не милосерднее мидантийских.
— Хотите что-нибудь еще? — улыбается Сильвия.
Еще как! Хочет. Домой!
Говорят, в пустыне жажда — втрое сильнее и невыносимей.
Кому
Иллюзия изобилия. Когда вот-вот лишишься всего. Когда роскошные палаты вот-вот сменятся застенками, а угощение — тюремной баландой.
А у Марка не только шпага на поясе, но и кинжал в рукаве.
Мидантиец поймал взгляд сына бывшего императорского фаворита. Возлюбленный Валерии точно так же делает вид, что ничего не происходит. Просто прием гостя.
Нет, не так. Алексис имеет право уйти — в любой миг. Пусть не домой, но уж особняк дяди-то для него открыт. Пока еще. Пока за ними не пришли. Потом-то уже разбираться не станут — уволокут всех.
А Марку и его сестре деться некуда. Эти листья на ветру уже вот-вот прибьет морозом.
Стук в дверь. Взволнованный голос слуги. Сердце летит с приморской скалы — вниз, на острые рифы…
— Господин, там…
Марк едва заметно опустил руку. К эфесу.
Вот и всё. Дошутился ты, Алексис. Осталось только залпом осушить бокал. И последняя ягодка — самая вкусная. Крупная, зрелая, сладкая.
Рука ложится на эфес, тот холодит кожу. Вот так и продают жизнь подороже? Хоть одного-то зацепить удастся? У преторианцев опыт боев — на полсотни Алексисов хватит. С учетом, что у него — вообще по нулям.
Дверь распахнулась — резко и сразу. Мидантиец встряхнулся первым, Марк — почти одновременно, Сильвия… И у нее — кинжал. Вон как правая рука к левому манжету рванулась. Будто за дверью — легион. Что запросто!
Но вихрь по имени Гай Сергий Тацит влетел один. Растрепанный, взволнованный… на лице — горечь пополам с облегчением. Все еще здесь. Еще живы!
Ты свихнулся от страха, Алексис. Иначе бы понял: преторианцы стучат иначе.
Так и удар можно получить. Даже в этом возрасте и при поджарой комплекции. Разве же можно так людей пугать?
Едва слышный глухой стук. Мягко упал на ковер кинжал Сильвии. Нервы сдали не у одного Алексиса. Зато именно его головокружение заставило опереться о стену.
С чего он взял, что квиринцы — крепче мидантийцев? Нормальные квиринцы, не герои. Забыл, какую из наций обзывают змеями подколодными?
Стантис не нашел сил даже улыбнуться, когда еще один вихрь — в легком платье, рванулся к другому — в старомодном камзоле эпохи… нет, не предыдущего императора. Для этого они меняются слишком часто. И жаль, что нынешний не последовал столь полезной традиции.
Ноги подкашиваются, комната всё еще кружится юлой. Как у внезапно помилованного. Наверное. Убить его пытались —
— Добро пожаловать, друг. — Марк заговорил не раньше, чем дал влюбленным наобниматься вдоволь.
Понимающий брат — под стать самому Алексису. Лишнее подтверждение, что этот будущий монах — вполне приличный человек. Неглупый и не зануда. Есть у Валерии вкус, есть.
«Приличный» в свою очередь принял Тацита в объятия. Дружеские похлопывания, веселые беззаботные шутки… почти беззаботные.
А Алексис наконец-то смог улыбнуться. В подлунном мире есть не только дружба, но и любовь. Может, всё еще и будет хорошо?
Уезжал мидантиец еще часа через три — и в превосходном настроении. И всерьез думал, не задержаться ли подольше.
Трясти начало только в дядюшкином особняке.
2
Что можно сказать о дворянине, что в одиночку накачивается вином? В час, когда трое хороших людей остались среди горячечной веселости? В неизвестности о дальнейшей судьбе? Точнее — почти в известности.
Трое осталось, и один из них — добровольно. А четвертый уехал. И бесполезно твердить, что твое присутствие ничего не изменит. Ни для кого, кроме тебя самого.
А еще бесполезнее — что только утром эти люди были тебе никем. А над желанием Марка уйти в монастырь ты откровенно смеялся.
Если б кузина была дома — Алексис поделился бы всем в подробностях. Ничуть не пытаясь преуменьшить опасность.
Но Валерии — нет. И лучше не думать, куда она могла пойти. Куда угодно.
И неизвестно, где искать. Алексис даже не может обратиться к ее отцу. Потому что тот — слабак и тряпка, а мачеха — стерва.
И сам мидантиец — тоже слабак и тряпка. Потому что пьет здесь — вместо того, чтобы…
А чего, собственно? Он всё еще не знает, куда провалилась кузина. Дядюшка — по-прежнему рохля. Марк и его сестра — по-прежнему под арестом. Император — по-прежнему сволочь. А у Алексиса всё еще ни связей, ни влиятельных знакомых. Не считая самого дядюшки. Который, как уже упоминалось — тряпка, слабак и подкаблучник. А мачеха — стерва. И шлюха. Перезрелая.
Сладкое вино, сладкие лица, приторные ухмылки. В сластях легче всего не заметить яд. В вине, в улыбках, в поступках.
Алексис смертельно обманулся в Мидантийском Скорпионе, а в ком — отец Марка? И какого Темного квиринский родственник в упор не замечает истинной сути красноречивых змей? Юный Стантис видит это в девятнадцать — почему дядя так слеп в сорок? Люди с возрастом глупеют? Или отец Валерии просто ни разу не ошибался в людях так, как довелось его племяннику?
Или просто этого не заметил.
3
Птицы летят в сторону Сантэи. Все три дня, что Элгэ брела по ее окрестностям.