Ветер забытых дорог
Шрифт:
– Ты хочешь разрушить все, что у нас есть.
– Что разрушить - руины?
– Дайк отвернулся.
– Я хочу строить.
Сатвама недоверчиво усмехнулся:
– Я вижу, Сияющий. Ты задумал сделать неважным для небожителей все, о чем сейчас учат тиресы. Тогда ты останешься единственным. Но помни, Дэва, этому не бывать.
– Ты и впрямь думаешь, что мне нужна власть над Сатрой?
– переспросил Дайк.
Сатвама, помедлив, ответил:
– Должно быть, нет… Но в конце концов все равно получится так.
Гвендис шила при двух светильниках, разложив вокруг себя катушки и ткань. Дайк присел на скамью у стены, боясь в полумраке и в тесноте опрокинуть светильник или
– Я виделся с Дварной. Погрозил ему с глазу на глаз, чтобы он не трогал Адатту. Дварна сказал, что и сам не собирался мстить, потому что парень не стоит этого.
– Мне кажется, он все-таки побоялся тебя, - подняла взгляд от шитья Гвендис.
Дайк в раздумье потер нахмуренный лоб:
– Мне тоже… Не похоже, что Дварна станет прощать, пускай даже и из презрения. Ну да впрочем, ну его… Завтра я выйду на площадь как тирес Сияющий и брошу клич заново строить Сатру. Подходит «очистительная неделя», - продолжал Дайк.
– Твоя правда, Гвендис: они сводят себя с ума, от каждой такой недели все свихнутся еще больше. Надо, чтоб не было этого, а то чем дальше, тем тут будет хуже.
Гвендис закончила шить и отложила готовую рубашку. Она сшила ее для Тимены, который пришел из зарослей в негодном рванье. Впрочем, Тимену теперь все называли Гроной.
Дайк осторожно пересел на кровать, чтобы быть ближе к Гвендис. Глухая тоска Сатры охватывала порой и его. Он представлял себе большой ветхий дом и запущенный сад, который своими руками приводил в порядок, служа садовником у любимой. Если бы не сияние и надежда вернуть себе память, не занесло бы его в Сатру. Он был бы мужем Гвендис и занимался каким-нибудь ремеслом. А теперь он - неизвестно кто: может, и впрямь Дасава Санейяти, о чем пошла в Сатре молва.
Уставшая за день Гвендис прислонилась виском к его плечу. Приникнув щекой к ее волосам, Дайк сказал:
– Ты рядом - и все будто бы не так тяжко.
– И мне, - спокойно ответила она.
– Что-нибудь есть хуже, чем нам с тобой расстаться?
– спросил Дайк.
– Я думаю, нет. А ты сама знаешь что-нибудь такое?
Гвендис чуть-чуть покачала головой:
– И я не знаю.
– Давай не расставаться, Гвендис?
– тихо произнес Дайк.
– Раз ничего нет хуже этого, то какая разница, небожитель я или нет, и как все сложится дальше? Давай все равно не расставаться…
На широкой площади белели нагромождения присыпанных снегом плит - руины неизвестных древних построек. В одном месте возвышалось полукольцо обломанных колонн. Вокруг лежал разрушенный временем город.
Вместе с Дайком на площадь пришли Сполох, Адатта и Тимена. Уже здесь к ним присоединился Итвара Учтивый. Эйонна собралась в гости к Гвендис: они вместе решили подождать, когда вернутся мужчины.
В последнюю минуту Итвара осмелился поддержать Дайка и помочь ему подтвердить словами писаний, что задуманное им дело не противоречит духу высшей истины.
– Все споры бесконечны, - шепнул Итвара Дайку.
– Будем держаться за свое. Доказать ничего не докажем, но и не уступим, - он насмешливо улыбнулся.
Под мышкой Итвара принес тяжелую стопку свитков и книг. Сполох протянул руки:
– Дай мне, а то разроняешь.
Итвара, покрепче сжав свою драгоценную ношу, торопливо заверил:
– Нет, нет, я сам!
Тьор не пошел на площадь. Языка небожителей он так толком и не выучил, в спорах тиресов не было для него ничего интересного. Небожитель Геда тоже остался с ним. Великан заканчивал отделку каменного «стола». Геда шлифовал плиты для будущих столбов. На негодных обломках он и сам уже пробовал высекать первые черты будущих орнаментов. У Геды не только не было великанской силы - он вообще
Молодой небожитель успел понять, что Тьор - стьямма, что-то вроде человека. Но Геде это было уже все равно. Если чтобы научиться работать с камнем, нужно оскверниться, он готов был платить такую цену. Геда расспрашивал Тьора об Обитаемом мире, о хребте Альтстриккен и поселении Скьодафьолле, но никому, даже Адатте, не передавал того, что слышал.
На площадь понемногу стекался народ. Итвара попросил бывших приверженцев разнести по Сатре весть, что Сияющий хочет рассказать о своем учении. Весть вмиг облетела все улицы города: небожителям хотелось узнать, что на уме у необыкновенного тиреса. Толпа становилась гуще и гуще. Явились влиятельные тиресы: Тесайя, Сатвама, Дварна. Начинающий терять вес, но все еще не одинокий Одаса угрюмо стоял в кругу своих, скрестив на груди руки.
Наконец Дайк помахал рукой, что начинает. Настала тишина. Дайк набрал в грудь побольше воздуха…
Он говорил все то же, что уже говаривал то Сатваме, то Гвендис, то Итваре Учтивому. Он повторял:
– Вы, свободные небожители, скоро вымрете совсем. У вас нет любви, откуда же взяться детям? Чтобы отделаться от желания, вы ходите к утешительницам, которые знают науку не зачинать. Посмотришь - можно подумать, в Сатре живут одни мужчины. Все устроено по-ихнему и для них. Ваши жены целый день за работой, взаперти, грустны, и вас не тянет друг к другу. Вы видитесь только тогда, когда вынудит похоть, а женщины всегда принимают вас - чужих им - через силу. Все потому, что у вас нет любви, вы даже не поняли, о чем повествует Светоч!
– говорил Дайк.
В толпе то расходился приглушенный ропот, как расходятся круги по воде от брошенного камня, то снова повисала тишина. Дайк продолжал, стараясь, чтобы его было слышно подальше.
– Нельзя пить гнилую воду и нельзя есть испорченную пищу; точно так же нельзя жить по законам, которые приводят к болезням, - повторил он запомнившиеся ему когда-то слова Гвендис.
– В вас угасают силы. Вас мучает тоска, то болит душа, то охватывает ярость… Рабам и то лучше, потому что они пьют дикий корень… я хотел сказать - дейяваду, - и умирают скорее, но зато глушат в себе тоску и любят своих женщин, с которыми рядом работают. Пока дейявада не разрушит их тело, они здоровее вас, потому что бьются за эту Сатру с мотыгами, лопатами и косами в руках. Вот почему они населяют Сатру, хотя умирают чаще вас, и вам даже приходится самим убивать «лишних».
Дайк устал говорить, голос начал хрипеть, но он терпел. Надо было сказать обо всем. Что строительство само изменит жизнь. Что сразу же не выстроить каменную Сатру - да еще когда нет камня, из одних обломков старинных плит: это дело нескольких поколений. Но уже нынче всем станет легче и веселее, и вернется любовь.
– Никто на самом деле не знает, явится ли когда-нибудь Жертва, - из последних сил закончил Дайк.
– Вы боитесь будущего суда, который, может, и вовсе никогда не наступит, боитесь оскверниться, если съедите птицу: вдруг она прилетела из степи? А не боитесь жить на куче хлама, убивать друг друга, пустословить, умирать без потомства. Вы, небожители, все века пытались остаться такими, какими были изначально. Но поглядите же: этого не произошло! Вы не сумели остаться первозданными. Вы - люди! Забудьте прежние страхи. Людям не нужна Стена, мир не осквернит вас. Вы должны понять, что живете за Стеной не потому, что должны жить взаперти, за оградой, а потому, что здесь ваш дом, ваша родина - Сатра!