Виа Долороза
Шрифт:
– Слушай-ка… Так, получается, ты и ни в какую перестройку не веришь? – вдруг догадался Аркадий. – Но про Михайлова-то, что не говори, а гласность и демократия, это все-таки его заслуга…
– Угу… Заслуга! – передразнил Игорь. – Интересно, а к какой системе ценностей – западной или российской, ты собираешься отнести убитых саперными лопатами девочек в Тбилиси или раздавленных танками демонстрантов в Вильнюсе… Это что, тоже достижение демократии? Истории достаточно одного убитого младенца, чтобы навсегда остаться в ней злодеем! Помнишь, как у Пушкина в "Борисе Годунове":
И не уйдешь ты от суда мирского,
Как не уйдешь от Божьего
Так-то ! Так, что Михайлов по всем статьям преступник, и перед богом и перед людьми – преступник! А ты – "перестройка – перекройка"!
Аркадий усмехнулся, чувствуя, что немного уязвлен аргументами Игоря, но эмоциональный разговор ему нравился, полемика увлекала и в пылу спора даже в какой-то момент забыл даже про свой подбитый глаз.
– Слушай-ка, старик! Ты, оказывается очень опасный для общества субъект, – заметил он с подначкой. – Ведь на самом деле ты ведь делаешь очень вредное дело – разрушаешь у народа самое святое, – веру в идеалы. А этого, заметь, не прощают! Ещё, по-моему, Тамерлан сказал, что государство не может долго существовать без религии, то есть, считай, без веры…
– Я не идеалы ниспровергаю, а идолов, – буркнул Игорь угрюмо. – Идол – это истукан, которому поклоняются язычники. Если нет истинных идеалов, люди придумывают себе символы, наделяя их божественным содержанием!
– Ну-ну… На самом деле в религии символов не меньше… – не сдавался Аркадий.
Так бы они, наверное, и дальше бы продолжали беззлобно перескаливаться, но тут дверь распахнулась и в дверном проеме возник Илья – новый клавишник ансамбля. В одной руке он держал бутылку водки, с нахлобученным на нее граненым гостиничным стаканом, а в другой у него была зажата консервная банка с коричневой этикеткой. На этикетке большими черными буквами было обозначено "Частик в томатном соусе".
– Привет, богодулы! Кончайте свои лекции на религиозные темы! – заявил он жизнерадостно, видимо, услышав последнюю фразу Аркадия. Пройдя в номер, он поставил свою немудреную снедь на столик у окна и взглянув на красочную физиономию товарища, протянул с нарочитой опечаленностью:
– О-о! Ну, прям персонаж с картины Пикассо… Мальчик в голубых тонах! Нет! Скорее даже в фиолетовых!
Аркадий обиженно насупился, покосился на товарища неприязненно.
– А ты-то чего лыбишся! Насчет концертов с такой физиономией хрен два договоришься! Ты же деньги из-за этого потеряешь!
Но Илья лишь добродушно осклабился в ответ.
– Ничего… Переживем как-нибудь… Ты отдыхай пока… Расслабься и получай удовольствие… А мы сейчас тебе поможем, мы сейчас тебя подлечим. Сейчас, сейчас, сейчас! – пропел он быстрой скороговоркой, затем достал из кармана перочинный ножик, раскрыл его и принялся открывать банку рыбных консервов – черный хвост его на затылке запрыгал в такт методичным движениям.
Аркадий снова приоткрыл дверцу платяного шкафа – посмотрел на себя в зеркало. Картина, действительно, была невеселая, – глаз почти полностью заплыл, налившись нездоровой фиолетовой опухолью.
– Красавец! – грустно произнес он, а затем повернул голову к Таликову. – Вообще-то, старик, проблемы безопасности на концертах надо решать заранее…
Игорь нахмурился, словно почувствовав свою вину, сказал негромко:
– Я тебе эту поездку оплачу, Аркаш… Немного, конечно, но…
Аркадий попытался усмехнуться, но только мучительно скривился, потому что больной засаднило ещё больше. Безнадежно махнул рукой:
– Не надо! Это ерунда… Что ты там на таких гастролях заработаешь?
Игорь хотел было ответить, но не успел, потому что Илья как раз закончил сервировку стола, – разлил водку по стаканам, отогнул тонкую жестяную крышку у консервной банки и сказал:
– Расхватывайте стаканы, господа менестрели… Все готово!
И стал передавать по очереди наполненные стаканы Игорю и Аркадию. Затем взял свой, посмотрел в него на просвет, словно стараясь определить качество водки и выдохнул в нетерпеливом предвкушении:
– Слеза… Ну! Чтоб у нас все было хорошо! – добавил он вместо тоста, а потом озорно стрельнул в сторону Аркадия коротким и хитрым взглядом. – И чтоб нам за это ничего не было!
– Будем! – подытожил Игорь.
Они выпили. Поморщились… Поставили пустые стаканы на стол… Илья подцепил лезвием перочинного ножа кусок рыбы из консервной банки и отправил его в рот. Зажмурился, энергично заработал челюстями. Игорь ухватил мелкий частик кончиками пальцев (вилок в номере не было, приходилось обходиться руками) и аккуратно подставляя ладонь, чтобы не закапать стол, забросил его себе в рот. Аркадий закусывать не стал, потеряно уселся на кровать и болезненно шмыгнул носом. В этот момент дверь в номер опять отворилась и внутрь просунулась всклокоченная голова Гены Буркова, бас-гитариста группы.
– Тук-тук! – произнесла голова. – Прибыла "Скорая помощь" для пострадавшего!
Дверь широко распахнулась и вслед за улыбающимся Геннадием в небольшом гостиничный номер вошли две девицы. Одна была покрупнее, с налитыми, сочными формами, – словно нимфа с картин Рубенса, – вторая поменьше, но постройнее. У обеих были длинные волосы, разделенные пробором посредине, – волосы падали вдоль щек прямыми ровными прядями, темными ручейками спускались на спину и плечи. Девушки были одеты в короткие кожаные куртки со множеством молний и обтягивающие, словно впившихся в ноги джинсы – судя по всему они были из того контингента, который был сегодня на концерте.
– Привет! – непринужденно произнесла та, что была покрупнее, – видимо заводила, – она первой прошла в комнату. Вторая, наоборот, в смущении остановилась у двери, в нерешительности обводя взглядом незнакомую компанию. У Игоря, когда он взглянул на нее, что-то беспокойно йокнуло в груди. В памяти тревожным всполохом всплыло старое виденье – девушка, увиденная им перед началом концерта, в Москве во Дворце молодежи, – она мелькнула тогда призрачным секундным миражом, но успела обжечь его глубоким магнетизмом своих зеленых глаз. Нет, сейчас это была не та, другая, совсем непохожая на нее… Вот только взгляд! Взгляд был тот же… Тот же зеленый омут, тот же притягивающий магнит… Игорь хорошо помнил тот концерт, свою ссору с куратором от ЦК комсомола, помнил свои неожиданно растревоженные чувства, написанные вечером на кухне строчки. Он пришел тогда домой и долго не мог заснуть… Выбравшись среди ночи из-под тепла одеяла, от крепко уснувшей рядом жены, ушел на маленькую кухню, и сразу, за один присест написал песню. Строчки стихов выплескивались наружу сами, а мелодия звучала в ушах так, как будто тебе её туда кто-то вложил.