Вихрь Бездны
Шрифт:
Эвитан, окрестности Лютены.
1
Высокий круглый зал. Ворочается в глубине чудовище. И — ни единого камня сверху.
Наверное, если здесь что и упадет, то сразу потолок. И придавит всех разом единой многопудовой плитой. Но пока он не рушится, нет пыли и можно вздохнуть полной грудью. Последние несколько раз.
Клятва вошла в третий снизу коридор. Шаги ее неспешны. Дают время не только выпрямиться на гудящих ногах во весь рост, но и вытянуть из ножен шпагу.
«Если увидишь, что я — уже не я…»
Вот так, Элгэ. И никто не виноват, кроме тебя самой.
Сначала ты почти восемь лет закрывала глаза на чудовище, кому позволила отдать на растерзание брата. Маленького Диего, кого якобы любила.
А потом ты дала две клятвы подряд и обе нарушила, даже не заметив. Разве не клялась перед лицом Творца быть верной женой Юстиниану? Тому, кто сейчас идет через каменный зал — глядя тебе в глаза пустым, невидящим взглядом.
Клялась.
А убить Юстиниана одной непередаваемо жуткой ночью ты не обещала? Когда ледяная луна светила с небес, а во мраке словно шевелился кто-то невидимый и жадный? Он действительно шевелился, Элгэ. Невидимый — лишь для вас с Юстинианом. Взрослых и лишенных истинного зрения. Но вот что открылось бы взору Диего — окажись он там?
Хорошо, что его там не было. Плохо, что брат здесь сейчас.
— Тиан! — вырвалось у Октавиана.
Тот даже не вздрогнул.
— Это уже не он, — качнула головой Элгэ. — Уходите! Диего, девочку несешь ты.
— Я останусь с тобой! — Октавиан рывком поднялся на ноги, усталая рука легла на эфес. Узкая, исцарапанная, с огромным синяком чуть выше запястья. Камень? Или еще раньше — в бою?
— Не останешься. Диего…
— Диего — единственный, кто способен увидеть, где нас сожрут, а где — нет! — сорвался на крик Октавиан. — Лучше него о себе позаботится только Мирабелла!
Юноша шагнул вперед с явным намерением заслонить Элгэ. Мог бы не стараться — то, что всего несколько часов назад было Юстинианом, просто встало в пяти шагах от живых. Закрывая любой из коридоров — кроме того, куда они вошли.
2
— Октавиан, он заберет или меня, или нас обоих, — голос девушки прозвучал глухо.
И Рунос ее понимает. Кому захочется отдать и жизнь, и посмертие за нарушенную клятву? Смел не только тот, кто не боится вообще, но и кто способен преодолеть страх.
— Октавиан, ты должен вынести отсюда Эйду. Это — твой долг. И… считай, что моя последняя просьба.
Последняя. Станет ею, если Рунос не сумеет передать девушке… Потому что физически ему не успеть — уже не успеть!
Еще бы знать, в чём она поклялась!
Целитель, посохом защищаясь от всё чаще срывающихся с потолка камней, на пределе сил
3
Брат послушался беспрекословно. Только теперь уже по его подбородку заструилась кровь.
Октавиан еще обернулся к Элгэ — прежде чем скрыться в туннеле. Губы дрогнули — словно хотели что-то сказать… что-то важное. Напоследок.
Не сказал. Или не посмел. Если это уже попросту не мерещится обреченной… на что? Лучше не задумываться. Всё равно оно уже сейчас произойдет.
Любому в такой миг захочется услышать что-то невозможно важное. Услышать, увидеть, узнать — перед смертью, посмертием, Вечной Бездной… Или куда еще уводят нарушенные клятвы?
Элгэ шагнула вперед — навстречу ожившему мертвецу.
Нечто двинулось к ней.
Путь к эшафоту сократился почти вдвое. Эшафоту? Или разверстой могиле?
За какие преступления в древности хоронили заживо? Кажется, в Ритэйне — жен-мужеубийц. А мужчинам просто запрещали жениться вновь… Мир всегда был несправедлив.
— Ты дала клятву… — мертвец шевелит губами.
Значит, бесстрастные слова не мерещатся. А вот глаза — всё так же равнодушны и пусты. Он не ненавидит и даже не мстит. Просто… выполняет долг.
— Ты нарушила клятву. Ты поклялась и солгала.
— Я поклялась и солгала, — эхом отозвалась девушка.
Она обещала не дать Юстиниану превратиться в чудовище. А сама бросила его на проклятом змеином алтаре. Не забрала с собой тело. И не позволила Диего.
— Что ты теперь намерен делать?
Элгэ Илладэн станет защищаться до последнего — хоть нечисть и не убить простым клинком. А серебряного нет.
— Ты пойдешь со мной. И разделишь мою судьбу.
Вот значит как. Может, это и справедливо. Но кто тогда спасет Алексу?
Почему не страшно? Элгэ только что узнала, что превратится в… такое. Пустые, холодные глаза — у кого они бывают? Память услужливо подкинула червленый узор на холодной рукояти кривого ножа. Юстиниан сейчас смотрит на бывшую жену мертво-змеиным взглядом.
Если Элгэ убьет себя — это спасение или нет?
— Не шевелись, — совсем тихо сказал… сказало ОНО. — Всё кончится быстро.
Как? Что превратит горячую кровь в ледяную? Что вытеснит из тела Элгэ ее саму — вместе с памятью, чувствами, душой? Или не вытеснит, а… смешается?!
Омерзение пришло, но какое-то слабое, как едва уловимый запах гнили. Он сейчас исчезнет — стоит Элгэ перестать дышать.
— Сдержи клятву.
Поздно.
— Сдержи клятву.