Вихри враждебные веют над нами…
Шрифт:
А вот какую оценку он дает трагическим событиям 1962 года в Новочеркасске. Здесь он уже громит Хрущевское уголовное законодательство, ставя в пример Сталинское. Что он пишет?! При Сталине получал 58-ю даже портной, воткнувший иголку в газету. А теперь рассудили умней: разгром милиции не считать политическим актом. Это – будничный бандитизм. Такая инструкция спущена: массовые беспорядки – политикой не считать. (А что ж тогда вообще – политика?). По Солженицыну – изнасиловал, ограбил, убил и т.д. члена партии, комсомолку, профсоюза, да и любой общественной или государственной организации – это преступление по политическим мотивам. Уродливая, изуверская Солженицынская логика.
И все его определенные рассуждения, и
Там же он осуждает мнение одной учительницы: «Вот Новочеркасская учительница в 1968 году авторитетно рассказывает в поезде: «Военные не стреляли. Раз только выстрелили в воздух, предупредить. А стреляли диверсанты разрывными пулями. Откуда взяли? У диверсантов что угодно есть. И в военных и в рабочих они стреляли…А рабочие как обезумели напали на солдат, били – а те не при чем? Потом Микоян ходил по улицам, заходил посмотреть, как люди живут. Его женщины клубникой угощали…». Вот это пока только и остается в истории».
А действительным поводом к провокациям и выступлениям послужило – повышение цен на масло. (Вот как реагировали в советское время на одноразовое повышение цены, только на масло). Было убито, как пишет Солженицын 70-80 человек. Да убитые были. Очевидцем тех событий был студент Пинского учетно-кредитного техникума (мы дружили с ним стаканами) Марцинкевич, родом из Новочеркасска. Он, отслужив армию, учился в спецгруппе и на каникулы уехал домой. И события в Новочеркасске происходили в июле месяце.
Пересказывать его не буду, а скажу то, о чем, правда, давно, на ТВ рассказывали о тех событиях. Принимали в передаче участники и очевидцы. Было высказано, что мятеж, не возник спонтанно, что возглавили его уголовные элементы. Что подтверждает своим писанием сам Солженицын. Он пишет: «Горком партии оказался пуст – городские власти бежали в Ростов. Внутри – разбитые стекла, разбросанные по полу бумаги, как при отступлении в гражданскую войну. Два десятка рабочих, пройдя дворец, вышли на длинный балкон и обратились к толпе с беспорядочными речами». (До этого «рабочие» разгромили милицию, захватив оружие). И здесь слукавил – не сказал, с какими речами. И не почесал свою умную (занадто) голову и не задумался, а зачем хозяину кабинета бить стекла, ломать, крушить и т.д. На том ТВ было рассказано, что в здание ворвалась группа уголовников (в последствии установили, вроде их вызволили из тюрьмы). И тут же, считая, что он этим принизит личность секретаря обкома Басова, пишет: «даже говорят, с балкона 2-го этажа спрыгнул».
Как, ранее подчеркивалось, сценарий во всех «демократических» выступлениях неизменен. Вспомним Грозный и его мэра, который также бежал от бандитов, через балкон, но был убит, а этот убежал, о чем горько сожалел Солженицын. Следующая аналогия тех событий с событиями у Белого дома Российского, когда снайперы стреляли и в ту и другую стороны. Вспомним и Египет, Вильнюс, Тбилиси и т.д. и т.п., что не мешает еще раз напомнить о провокаторах и их «устроителях». Такие совпадения не случайны.
Но продолжим о Новочеркасске, как описывает Солженицын: «Не известно кто отдал команду, – но эти солдаты подняли автоматы и дали залп поверх голов. Может быть, генерал Плиев и не собирался сразу расстреливать толпу, –
Естественно, рассуждая, так как Солженицын, вполне резонно дать ответ – «сам такой», если воспевал убийства хотя бы стукачей. При этом он прекрасно осведомлен о том, что вся Западная правоохранительная система построена на доносах (стукачестве).
Вот такой описывает он случай. Стукач от убийц спрятался в кабинете начальника лаготделения, а в это время парикмахер брил жирного майора Максименко. «Майор был по лагерному уставу безоружен, так как в зоне им не полагается носить оружия. Увидев убийц с ножами, перепуганный майор вскочил из под бритвы и взмолился, так поняв, что будут резать его. С облегчением он заметил, что режут у него на глазах стукача…». Далее Александр Исаевич рассказывает. «Был такой случай, когда стукача не дорезали, он вырвался и израненный убежал в больницу. Там его оперировали, перевязали. Но если уж перепугался ножей майор, – разве могла стукача спасти больница? Через два-три дня его дорезали на больничной койке… На пять тысяч человек убито было с дюжину, – но с каждым ударом ножа отваливались и отваливались щупальцы, облепившие, оплетшие нас. Удивительный повеял воздух! Внешне мы как будто, по прежнему были арестантами и в лагерной зоне, на самом деле мы стали свободны – свободны, потому что впервые за всю нашу жизнь, сколько мы ее помнили, мы стали вслух говорить все, что думаем! Кто этого перехода не испытал – тот и представить не может». (Там же. Том.7, стр.218).
И это размышления «Совести русской нации»? Нет, это размышления потенциального матерого убийцы, сумасшедшего маньяка-чудовища, ссадюги! А его Россия приняла еще, как и Человека. Ельцин его наградил, но от награды тот отказался. Наверно, в силу того, что, возвращаясь в Россию, он считал, что вместе с царем Борисом, «обустроившись», будет править ею. Будет его праведной десницей, но у того были другие «праведники» и его, после помпы – затеряли. Это ж, какую совесть и сознание нужно иметь, чтобы, таких матерых убийц причислить к политическим – «Пятьдесят восьмым». Может на полсотни он ошибся – к «сто восьмым».
Но были и истинные политические, которых Солженицын презирал. В Гулаге он приводит пример. «Были многие зэки – это не придумано, это правда – кто с первых дней войны подавали заявления, просили взять их на фронт». Хоть в штрафную роту. Некоторых брали, но Пятьдесят восьмую – нет. Под Пятьдесят восьмыми он имел в виду таких же, как и он «праведников» с ножами в руках. Так, как «Ортодоксы…Были и они (и уцелевшие от расстрелов Троцкисты), но не очень-то: они большей частью на каких-то тихих местах в лагере пристроились (не без содействия коммунистов-начальников), здесь можно было размышлять, рассуждать, вспоминать и ждать, «а ведь, в штрафной роте дольше трех дней головы не сносить». (Скорее всего, поэтому капитан вместо штрафбата прошустрил лагерь).