Вихри враждебные веют над нами…
Шрифт:
И зная прекрасно о зверствах нацистов и их пособников, он пишет в Гулаге об этих отщепенцах: «…а в ноябре 1944 был разрешен (немцами) поздний спектакль: созыв Комитета Освобождения Народов России (а украинцев, белорусов, узбеков, казахов, татар, кавказцев и других народов освобождать, почему-то, не захотели). В Манифесте КОНРа не было ни одного поклонения национал социализму, антисемитскому или Великогермании, лишь названы были «свободолюбивыми народами» все враги союзников, приветствовалась помощь Германии на условиях, не затрагивающих чести и независимости нашей родины, и ждался «почетный мир с Германией… – это в безнадежные месяцы, когда Германия уже видимо рухалась и эти несчастные заброшенные советские
(Да, за подобные писания, можно не только личико бить). Из этого абзаца видно, что сам Солженицын и в 1944г. не был уверен в победе Красной армии (и не мечтал), поэтому и «попал» в плен, а в плену сходу промудрел, но был отправлен обратно. Или у него надломилась «крыша», если предателей Родины он принимал за советский народ? Да предатель он и есть просто предатель.
Пожелав быть освободителями Народов России, они (предатели), по видимому, испытали «освобождение» на себе, и свою холуйско-рабскую психологию хотели вменить Народам России. А что такое психологии раба? Поясняю – когда у раба находившегося в тюрьме спросили: о чем ты мечтаешь, наверно о свободе? На что он ответил – мечтаю о том, сколько я буду иметь своих рабов, когда получу свободу. Т.е. они все, предатели, боролись вместе с Гитлеровцами не за свободу, а за будущих рабов.
Поговорили о военных, гражданских буднях, теперь о – лагерной жизни. В качестве объекта исследования приведем пример из Гулага «40 дней Кенгира». Речь пойдет о восстании зеков одноименного лагеря и зверской с ним расправе. Как пишет Солженицын, причиной восстания стало падение Берии и ожидание перемен. «В том роковом 1953 году с офицеров МВД сняли вторую зарплату за звездочки»…Это большой удар по карману, но еще больший по будущему: значит, мы становимся не нужны?...Те мятежи, которые до сих пор казались охранникам угрозой, теперь замерцали спасением: побольше бы волнений, беспорядков, чтоб надо было принимать меры. И не будет сокращения ни штатов, ни зарплат». Кроме того, как пишет писатель: «Затем известный случай стрельбы разрывными пулями по колонне, пришедшей с обогатительной фабрики, когда вынесли 16 раненых. (А еще десятка два скрыли свои легкие ранения от регистрации и возможного наказания)». Непонятна логика пострадавших и самого писателя. Если люди не виновны, а по ним стреляли, то зачем скрываться? Значит, было зачем. И не представляю, как при стрельбе по колонне, да еще разрывными пулями, ранив около 40 человек не иметь убитых. Но, слава богу! Согласимся с этим выводом писателя.
А теперь о зверской расправе. Характерным для советского времени было то, что радикальных (исключительных мер) не принималось и восстание зеков длилось 40 дней. В течение 40 дней, ни о каком штурме речи не было – 40 дней шли переговоры и уговоры – зеки отказывались выходить на работу, а пайку все равно требовали. «Такая повадка – бастовать, а от казенной пайки и хлеба не отказываться, все больше начинала пониматься арестантами, но все меньше – их хозяевами». Однако, ох и тупые «хозяева». Мы (зэки) бастуем, а они нам, жрать не дают.
Теперь приведем «тактику», какую применяли тюремные власти. «Офицеры во множестве входили в барак…и, не гнушаясь садились своими чистыми брюками на грязные арестантские подушки из стружек: «Ну, подвинься, ты же видишь, я подполковник!». И дальше так, подбоченясь и пересаживаясь, выталкивали обладателя матраса в проход, а там его за рукава подхватывали надзиратели, толкали дальше к разводу, а тех, кто и тут еще упирался – в тюрьму». От представителей центральных властей в уговорах участвовал заместитель министра внутренних дел СССР и другие не менее важные лица. Вот такие «зверства» устраивали власти, они эти власти тупые,
Затем тюремные власти изменили тактику. Далее Солженицын пишет (специально подчеркиваю он, а не я, и текст подаю как в оригинале): «Перед первомайским праздником в 3-й мятежный лагпункт, уже сами, отказываясь от принципов Особлагов, уже сами, признавая, что невозможно политических содержать беспримесно и дать им себя понять – хозяева привезли и разместили 650 воров, частично и бытовиков (в том числе много малолеток). «Прибывает здоровый контингент (курсив А.И.С) –злорадно предупреждали они Пятьдесят восьмую. – Теперь вы не шелохнетесь». А к привезенным ворам воззвали: «Вы у нас наведите порядок». Но воры и малолетки не послушали начальства (испугались) и встали заодно с политическими.
Это что же за политические личности, не мужики, если их было 2600, а воров в том числе «много малолеток» (осужденных до 18 лет – 409) всего 650. Далее, кто были эти политические? Солженицын поясняет: «Русских в лагере было не больше четверти». И вдохновителями восстания были украинцы. Один из вдохновителей «Михаил Келлер, украинский партизан, с 1941 воевавший то против немцев, то против советских, а в Кенгире публично зарубивший стукача…». (Какие герои, однако).
Очередным поводом к ожесточению противостояния явилось то, что охранник на вышке застрелил некого «евангелиста», когда тот шел помочиться под вышкой. Руководство восстанием взял на себя полковник Красной Армии Кузнецов. К его достоинствам Солженицын относит и то, что «Два телохранителя – два огромных украинских хлопца, все время сопровождали Кузнецова, с ножами на боку». (Можно ли представить такую зэковскую солидарность, в которой западенцы охраняли москаля, против которого они воевали? Но, секрет Александра Исаевича раскроем дальше, как и основную цель восстания). И у этого Кузнецова «в дни восстания была временная жена – тоже бандеровка». Вот и весь Солженицынский секрет, охраняли своего бандеровского полковника. Не отставала от Кузнецова и его «правая рука» Слученков – власовец «…занял в женском лагпункте кабинет опера». Вот она и цель восстания, которая оправдывает средства.
А что двигало малолетками? Вот что пишется дальше: «Придумало начальство вызывать из зоны «бывших малолеток» (сейчас им 20-21 год) – для освобождения. Но Слученков, ответил: «А вы спросили бывших малолеток – хотят ли они переходить из одной колонии в другую и оставить в беде товарищей? (И перед Комиссией настаивал: «Малолетки – наша гвардия, мы их не можем отдать»). Тем не менее, начался сбор малолеток на «суд освобождения», «из четырехсот девяти, подлежавших освобождению, удалось собрать на выход лишь тринадцать человек». И вот чем Солженицын восхищен: «…можно изумиться: 400 молодых людей в самом расцветном возрасте и даже в массе своей не политических отказались не только от свободы – но от спасения! Остались в гиблом мятеже».
Восстание было жестоко подавлено. Но почему жестоко? Ведь сорок дней шли «мирные переговоры». На этот вопрос отвечает сам Солженицын: «Может, эти угрозы и повлияли на начальство, когда выбиралось орудие подавления». А угроза была со стороны Слученкова на угрозу военным подавлением восстания. «На что Слученков отвечал генералам так: «Присылайте! Присылайте в зону по больше автоматчиков! Мы им глаза толченым стеклом засыплем, автоматы отберем! Ваш кенгирский гарнизон разнесем! Ваших кривоногих офицеров до Караганды догоним, на ваших спинах войдем в Караганду! А там – наш брат!».
Никто нормальный этому не может изумиться, и не только потому, что нормальный, но и только потому, что уже через всего один абзац Солженицын пишет о Слученкове: «Можно верить и другим свидетельствам о нем. «Кто побежит – будем бить в грудь!» – и в воздухе финкой взмахнул. Объявлял в бараке: «Кто не выйдет на оборону – тот получит ножа!». И вот такие методы устрашения противников бунта «человеколюбец», особенно детей, считает правильными: все это «Неизбежная логика всякой военной власти и военного положения…».