Виктор
Шрифт:
Мы с Марком двинулись мимо них, не отставая от долговязой фигуры проводника.
Внезапно некромант мрачно прошептал, глядя на местных обитателей:
— Будучи юнцом, я прожил здесь пару лет и за всё это время так и не обошёл всех катакомб. А ведь практически в каждом уголке подземелья кто–нибудь да живёт. Представляешь, какое количество несчастных здесь обитает? Дети, калеки, старики, гадалки, проститутки… Всех и не перечислить.
— Твоя правда, — согласился я и покосился на незрячего скособоченного дедка.
Он в числе прочих
Я передёрнул плечами и постарался не смотреть по сторонам. Но взгляд сам выхватывал из полутьмы сгорбленные силуэты. Так мне довелось увидеть стайку чумазых босоногих детей. Они с криками гнались за крысой. А ещё я обратил внимание на скрючившегося на картонке старика. Рядом с ним лежала худющая дворняга с голодными глазами и выпирающими рёбрами.
В какой–то миг такие картины заставили меня выдохнуть:
— Их бы всех в богадельню. Да по всей Империи не сыщется столько специализированных учреждений.
— То–то и оно, — мрачно проронил Марк, расслышав мои слова. — И ведь многие из них не виноваты, что оказались здесь. Промышленная революция породила тысячи таких бедолаг. Их безжалостно вышвырнули с работы, заменив станками. И я отчасти понимаю луддитов, кои выступают против внедрения механизмов в промышленность.
— Автоматизацию процессов не остановить, — заметил я.
— Согласен, — кивнул некромант. — Но хотя бы детский труд надо запретить. Ведь многие фабрики берут на работу детей. Им не нужно платить как взрослым, а обращение со станками не требует особых навыков и силы. Вот дети в поте лица и трудятся по восемь–десять часов. А отсюда недоедание, рахит и прочие болезни.
— Угу, — угукнул я и глянул в спину нашему провожатому.
Он повернул в боковое ответвление и повёл нас по пустому узкому коридору.
Вскоре мы упёрлись в побитую ржавчиной железную дверь. Она оказалась покрыта свежими рунами, отпугивающими бесов. И возле неё горел факел да стояла парочка более–менее прилично одетых мужиков с небритыми рожами и безжалостными волчьими взглядами. У одного из них был шрам на щеке, а у второго — металлические зубы. Первого я мысленно сразу же нарёк Шрамом, а второго Зубастиком.
И как раз второй грубо ткнул пальцем в грудь нашего провожатого и процедил:
— Ты кого привёл?
— Этот тот самый, о котором говорил Костлявый, — робко произнёс бедолага и кивнул на Марка.
— А какого беса ты притащил сюда второго?! — рявкнул Зубастик на нашего провожатого.
Тот втянул голову в плечи и испуганно проблеял:
— Он не хотел идти без него… вот я и… подумал…
— Кто тебе велел думать, шаромыжник?! В следующий раз сперва Костлявому доложи. Он тут решает. А сейчас
Тот от удара упал навзничь, через секунду лихорадочно вскочил на ноги и под гогот бандитов вприпрыжку помчался прочь.
После этого отсмеявшийся Шрам демонстративно положил руку на револьвер, заткнутый за пояс.
Зубастик же прохрипел, угрожающе глядя на нас:
— А теперь вы… Снимайте капюшоны. Кого ты там, толстяк, приволок с собой? Мамку?
Мы синхронно обнажили головы. И не успел Марк ответить, как в глазах Шрама мелькнуло узнавание.
А спустя миг он выдохнул простуженным голосом:
— А я тебя знаю… ты этот… Виктор… с Петькой Сиплым одно время в корешах ходил.
Некромант удивлённо покосился на меня, а я с лёгкой улыбкой произнёс:
— Грехи молодости. Где Костлявый? Мы решили почтить его визитом даже раньше положенного срока.
— Там, — кивнул Зубастик на дверь. — Но ты останешься здесь. А толстяк пущай идёт. Шуршарики же принёс?
— Принёс, — кисло сказал Марк и хотел подойти к двери, но его сперва обыскали, а лишь затем решили допустить к комиссарскому телу.
Зубастик со скрежетом открыл толстую дверь. И я увидел, что за ней скрывалась небольшая полутёмная комната с ещё одной дверью. В помещении витали звуки губной гармошки, которые тотчас заставили меня скривиться.
«Музыкант» играл хорошо. Очень хорошо… Прям самое то для изощрённых акустических пыток. Он сидел на бочке. А рядом с ним за деревянным столом играли в карты два короткостриженых амбала. Между ними стояла толстая оплавленная свеча. И её пляшущий огонёк освещал два лежащих на столе револьвера и кучку измятых, засаленных купюр.
Зубастик с живым интересом покосился на игроков, но говорить ничего не стал. Он вместе с Марком молча проник в комнату и закрыл за собой дверь.
Я же остался в коридоре наедине со Шрамом. А тот неожиданно прогудел:
— Ходит слушок, что Петьку на той неделе пырнули заточкой. И с тех пор его не видать. Можа, сдох где?
— Может, — безразлично пожал я плечами, сканируя взглядом туповатое лицо собеседника.
Он обладал низким лбом, перебитым носом и серыми губами с ниточками застарелых шрамов. Видать, парень принадлежал к боевому крылу банды Костлявого.
А он в этот миг насмешливо произнёс:
— Толстяк–то некромант. А у тебя так дар и не проснулся? Для чего же он тебя с собой взял? Темноты боится или скелетов? Гы–гы.
Бандит весело заржал, скаля остатки зубов, между коими зияли дыры. А я завёл руки за спину, поймал его не особо интеллектуальный взгляд и соскользнул в транс.
Следом я стал внушительно говорить, выделывая пальцами пассы:
— Ты уже давно тут стоишь… И ты постоянно слышишь эти мерзкие звуки губной гармошки… Они раздражают тебя. Ты уже не можешь их терпеть. Тебе хочется задушить того, кто играет на гармошке…