Викториада
Шрифт:
– Молодец, - похвалила меня девушка, пока я снаряжал очередную обойму.
– Вот это и будет твоим штатным оружием. Единственный минус, что вместимость в нем маленькая, но и это поправимо. Возьмешь побольше запасных обоим, заранее снарядишь их, а там только вставляй. Тебе надо потренироваться на разряжание-заряжание. Чтобы прямо не думалось, что за чем идет. Автоматически чтобы. За периметром некогда думать.
Я отстрелял последние патроны из коробки, попав, причем, целых три десятки, чем вызвал у Кати одобрительный кивок и, вняв совету, занялся холостой тренировкой - отработкой навыка быстрой разрядки-зарядки оружия. Катя даже специально сбегала к Галюне
Движения были чисто механическими: достал пистолет из кобуры, прицелился в мишень, выкинул обойму, вставил другую, снял с фиксатора затвора, он, щелкнув, стал на место, снова прицелился, вставил пистолет в кобуру. И так по кругу.
После того как я до тошноты нащёлкался затвором, а на правой ладони покраснели наметившиеся мозоли от рукоятки, Катя смилостивилась и отвела меня к Галюне. «Печенега» на столе уже не было, и девушка прямо на столе показала, как разбирать и собирать, а также чистить моё вновь приобретенное штатное вооружение. Проверила усвоенный урок, после чего отправила на специальный стол в углу комнатки, где грудой лежала ветошь, и стояли бутылки с оружейным маслом, сказав, при этом, что грязное оружие на склад принимать не будет ни при каких обстоятельствах. Добавив: - Свои зубы, трусы и оружие боец должен держать в чистоте самолично, и никому этот процесс не доверять.
Наверняка, этот афоризм она услышала от своего папаши, такого же солдафона, как и Сергей Борисович.
Когда мы шли на обед, я поинтересовался у Кати:
– А Галя - дочка кого?
– Я был уверен, что какого-нибудь командира внешней группы. Где даже Борисыч с его солдафонским юмором нервно курит в углу.
– Никого.
– Екатерина как-то засмущалась.
– Сирота она. Нашли ее маленькой возле мертвых родителей. Мать ее в комнате заперла до того, как сама обратилась. Мы вместе росли. Она мне как сестра.
Вот тут мне совсем стало стыдно. И даже её имя - Галюня, показалось очень милым и каким-то домашним. Я никак не мог привыкнуть к реалиям этого мира, что иметь хотя бы одного родителя или хотя бы родного человека тут - это великое счастье и, наверное, удача. Большинство находящихся в этом бункере кого-то потеряли, а то и всех. Я этому миру очень подхожу. Что про меня? Родители остались где-то там в той жизни. Живут себе в деревне и не подозревают, что их сынок шляется в другом мире, в другом времени, среди бродящих по планете мертвецов. По сути, такой же одиночка. Семью не нажил, девушки нет. Родителей тоже, можно сказать, нет. Теперь и дома нет. На его развалинах гордо восседает Зоя Ивановна. Как-то стало грустно по этому факту, что даже на обеде кусок в горло не лез, что и заметила Катя.
– Что не ешь? Сегодня больше кормить не будут.
– Да как-то… - я попытался в словах изобразить то, что чувствовал, но не получилось. Поэтому я просто неопределенно помахал зажатой в руке ложкой.
– Понятно. Что накрыло тебя? Ты еще долго продержался. Тут поначалу такая волна самоубийств была. Все через это проходят. Когда сидишь, никого не трогаешь и, вдруг, понимаешь, что остался один.
– Она сочувственно взяла меня за руку.
– Во-первых, ты не один. Мы тут все вместе. А во-вторых… - она замолчала, и начала сосредоточено поглощать свою кашу с котлетой.
– Что, во-вторых?
– Не понял я.
– Ничего, - пробурчала она с полным ртом.
– Нету во-вторых, и во-первых, достаточно.
Глава 18
Первомай мертвых трудящихся.
Сутра
– Ты что только встал, лежебока?
– Где, там «только». Я в отличие от тебя - лодыря, уже два часа воду черпал. Вот - переодеваюсь.
– Извини, - она снова хихикнула.
На редкость смешливая девчонка оказалась. А там, возле троллейбуса мне так не показалось.
– Переодевайся. Я тебя на завтраке жду. Там сегодня винегрет, в честь праздника.
– Какого это праздника?
– Как какого? День солидарности трудящихся. Первое мая сегодня. Мир! Май! Труд! У вас что - такого праздника не было?
– Как же, как же. Был. Куда же без труда. Я вон сегодня целое утро праздновал. Трудился, маялся и мирился с этим фактом.
– Давай. Жду.
– В щелке блеснул её озорной глаз, но я предусмотрительно стоял все ещё завёрнутый в колючее одеяло. Послышались топанье убегающих ног, сопровождающееся девичьим хихиканьем.
– Стучаться надо, - проворчал я себе под нос, прикрывая дверь плотнее.
Праздничный стол меня откровенно удивил, не то чтобы изысканностью блюд. Манную кашу, винегрет и котлету я, как бы, видеть был готов, но поразила подача. Никогда эти три блюда, в моем понимании, не соседствовали в одной тарелке. Несмотря на это, Катька уплетала всё за обе щеки. Следы от винегрета растеклись по губам и даже по подбородку, отчего она стала похожа на насытившегося вампира.
– Шадись, я тебе принешла.
– Она указала вилкой на соседнее место, где на столе стояла широкая тарелка. (Ещё одно - манная каша и вилка, хотя тут еще и котлета с винегретом, так что, наверное, допустимо).
– Всё смешалось в доме Облонских.
– Пробурчал я себе под нос, чем прервал поглощение девушкой столь сомнительного блюда.
– Чего?
– Она вытерла рукой рот.
– Чё у тебя куда смешалось?
– Не обосремя, говорю?
– Я указал ей на свою тарелку.
Катя реально обиделась за повара и даже фыркнула рассерженной кошкой.
– Не хочешь, не ешь, мне больше достанется. Очень вкусно, между прочим.
– Я даже и не сомневаюсь. Только продукты не совместимые.
– Псих, - выкопала она из закромов своей памяти, данное мне ею же прозвище.
– Ешь, давай, не каждый день тут такое готовят, только по праздникам. Все равно в животе все перемешается.
– Только это и радует.
– Правда я не стал уточнять, что меня радует - первое ее умозаключение или второе, просто кивнул и стал лениво ковырять котлету.