Викториада
Шрифт:
– Целы?
– Командир спецназа, задрав голову, посмотрел на нас, но больше на Катю. Это и понятно. Я-то что, вот если бы с дочкой начальника, что случилось бы…
– Целы.
– Катя, закинул арбалет себе за спину, и начала спускаться вниз. Значит и мне можно.
– У нас боезапас закончился, пришлось экстренно эвакуироваться, вот сюда.
– Молодец, что догадалась. А то мне бы твой батя бошку то свернул.
– Командир облегченно улыбнулся.
Ристалище представляло собой месиво из мертвых тел. Я подобрал валяющиеся на земле пустые обоймы, магазины, еле нашел свой автомат, накрытый аж двумя телами. Катя деловито, вырезала коротким складным ножом из пробитых черепушек арбалетные болты, после чего тоже собрала свою разбросанные по всему холму оружие и амуницию. Спускались
Глава 19
Ждать больше нельзя.
Не успели мы зайти в бункер, как нас окружила целая толпа народа. Нас обкрутили, обвертели, от дружеских хлопков, уже ныла спина, передавали от группы к группе и только ленивый не спросил, как… Это «как», лично меня, уже реально закакало. Все просто требовали рассказа. Дело в том, что с восточной стороны периметра выжили только мы. Да и центральным воротам досталось прилично. Выходило, что с поверхности мы недосчитывались больше десятка человек, да еще и покусанных было пятеро, что в нынешних реалиях равносильно приговору. Двум ампутировали руку, одному ногу, но успели ли? Со слов Кати, иногда, это помогало. Если сразу ампутировать укушенную конечность, то был шанс не обратиться. Мизерный, но был. В любом случае это будет видно только завтра к утру. А пока этим троим оставалось только молиться. А двоим, и молиться было бесполезно. О них говорили, как об обреченных, с горьким сожалением.
Мы рассказывали, свою историю раз двадцать. Что отстреливались, пока были патроны, а когда боезапас закончился - залезли на антенну. Так и спаслись. На слове «антенна», у всех слушателей замирал восхищенный взгляд, и открывался, как по волшебству, от удивления рот. На третьем десятке версии рассказа я реально уже хоте в него плюнуть, как это основательно раздражало. Так мы и перемещались от группы к группе, стоило вырваться из цепких рук, глаз, одних, как нас тут же подхватывали другие, которые требовали подробностей битвы на поверхности. Весь бункер гудел, как муравейник.
Слава Богу, с поверхности зашли спецы и люди переключились на них. От нас наконец-то отстали, и мы, уставшие, побрели сдавать оружие.
Миссию рассказывать Галюне, что произошло наверху, я доверил ее старой подруге, поэтому на все ее расширившиеся от ужаса глаза только подтверждающее кивал. Кстати, со слов Кати, я вел себя вполне по-боевому и ни разу не сдрейфил в сложной ситуации, чем вызвал у Гали неслыханный приступ щедрости.
– Вы оружие оставляйте, я сама почищу, чё, уж там.
Два раза, лично меня, просить не пришлось. Я сгрузил автомат, всю амуницию на стол, сверху водрузил свой пистолет и вышел из оружейки. О чём они там еще разговаривали - я не слышал, но из-за двери слышалось только бормотание и хлюпанье носом.
А меня солидно затрясло. Прямо как на вибростенде, аж зуб на зуб не попадал. Калейдоскопом, как в детском диафильме, мелькали картинки пережитого, и из головы никак не выходил предсмертный крик бойца в соседней фишке. Вот ведь - тогда ни капельки не было страшно, а сейчас так накрыло, что даже ноги подкашиваются. Страшно то как, аж жуть! Нечто подобное у меня было после моего единственного опыта прыжка на тарзанке, но тогда к трясучке у меня ещё и сумасшедшая двигательная активность была. Помню, я носился по всему каньону, как в жопу ужаленный взбесившимся шмелём, отмахиваясь от сотрудников аттракциона, пытающихся отстегнуть меня от страховки.
Катя вышла, только минут через пятнадцать, грустно посмотрела на меня, сидящего в уголке и пытающегося дрожать менее интенсивно, и села рядом, прижавшись плечом. Не знаю почему, но это помогло. Тепло ее плеча, как лекарство перетекло в меня и дрожь, постепенно, прошла. Не так чтобы полностью, но я уже мог посмотреть на часы и членораздельно говорить.
– Галюню накрыло. Винит себя во всем, что не может быть рядом с нами.
– Её голос меня окончательно успокоил. Вот ведь, как сложна жизнь. Кто-то отдал бы всё, чтобы вот так сидеть и ковыряться в железках, а его в окоп в самую мясорубку. А кому-то наоборот, и таланта бог дал - стреляет как Робин Гуд, и характер такой, что любой зомби от одного взгляда ломанется куда подальше, а организм говорит: - нет, сиди тут. Да, жалко Галюню.
Я посмотрел на часы. Едрить!По моим ощущениям и насыщенности событиями прошел уже, наверное, целый день, а на самом деле время только клонилось к обеду.
Катя поднялась и посмотрела на меня сверху вниз.
– Ладно, пошли тебя лечить.
– Я нар-рмаа-ально.
Она улыбнулась.
– Вижу, как нар-рмаа-ально, - передразнила она меня, - тебе сейчас на конкурс по танцам надо. Все призы возьмешь по брейк-дансу. Пошли, говорю.
– Она пошла по коридору, не оборачиваясь на меня. А что я? Ну, плохо ведь мне. Оставалось лишь плестись сзади, касаясь для страховки руками стен, а то еще реально завалюсь. Вот смеху то будет.
Ковыляли мы обратно в основной зал, где стояла суета, как в растревоженном муравейнике. Сергей Борисович стоял на своём любимом месте - возле фюзеляжа вертолета. К нему побегали какие-то люди, что-то ему говорили или показывали какие-то бумаги, после чего получали от него очередные указания и быстро растворялись среди лабиринта коробок и ящиков. Катя подошла к нему со спины.
– Пап.
– Кать, вот сейчас точно не до тебя, подожди чуток я сейчас… - он потыкал пальцем Михалычу в строку в каком-то списке и продолжил, - освобожусь, а потом ты мне подробно все расскажешь. Не думай, что я за тебя не волновался. Ещё как волновался… Но…
– Пап, обернись. У меня вот.
Он, наконец, оторвался от непосредственного руководства и оглянулся на нас. Предмет тревоги дочери он понял сразу, поскольку он, этот предмет, решил облокотиться на какую-то коробку и свернул ее, к чертям собачьим, рассыпав какие-то упаковки с деталями. Попытался поднять, но окончательно потерял равновесие и завалился среди всего этого устроенного им же бардака.
– Ого, как тут у вас всё…Ты, это… веди его домой. Где «лекарство» - знаешь. Только много не наливай. А я сейчас еще парочку ЦУ и ЕБЦУ раздам и прибегу.
Катя кивнула, и, подхватив меня под руку, чтобы я еще чего-нибудь не снес, потащила в сторону жилого сектора.
Меня дотащили до комнаты, усадили на уже знакомый диван и вручили в руки бокал, где на донышке плескалась янтарная жидкость, пахнущая карамелью и миндалем.
– Пей!
Я послушно глотнул обжигающий напиток. На языке осталось приятное карамельное послевкусие. Я облизнулся. Что-то у меня часто день кончается «лекарством». Так и спиться не долго. Я тупо уставился на бокал. Как там говорилось? Всё начиналось с бальзама «Биттнер», по чай ложечке в день - так и втянулся.