Викториада
Шрифт:
Теперь, когда в относительном покое сидел среди коробок и ящиков в подсобке магазинчика и попивал бутылочку лимонада, я задавал себе два исконно русских вопроса. «Кто виноват?» и «Что делать?». Правда, в моем варианте они выглядели не столь эстетично, как у классика. Да и с первым вопросом было вроде бы все ясно. В эту задницу залез я сам лично без посторонней помощи. Конечно, может быть, так звезды сложились, но сложились то они для меня и при моем непосредственном участии. А, по большому счету - это было и не важно. Я уже здесь, и хотя изначально для меня все сложилось относительно неплохо - мне в этом мире не нравится. Исходя из этого умозаключения, и возникал второй вопрос: «Как мне из этого дерьма вылезать?». И идей не было. Вообще. То есть совсем, то есть абсолютно. Трюк с ящиком, кроме синяка на коленке, результатов не принес. А я чувствовал, что вернуться в свой мир смогу только сам. «Сам! Я и не против и сам. Только вот вопрос: где это «сам» расположено? Это уже третий вопрос. Что-то
Я тяжело вздохнул и поперхнулся газиками лимонада. Откашлявшись и отрыгнув остатки газов, я поставил бутылку на стол и решительно встал. Сняв с крючка спортивную сумку, покидал туда несколько бутылок питьевой воды, газировок и вышел в торговый зал.
– Действительно, а куда идти?
– Я почесал затылок. В конце концов, изначально, я пошел на работу. Что мешает мне продолжить свой путь? Офис ничем не хуже какого-то другого места. Вдруг именно там и находится отгадка, как мне попасть домой. Когда появилась цель, настроение значительно улучшилось. Все-таки цель для гармонично развитого человека - великое дело. Цель в жизни делает из особи индивидуума.
Глава 3
Троллейбус… и снова троллейбус .
«Все-таки общественный транспорт - это великое дело». Больная коленка, да и просто отсутствие опыта в прогулках на свежем воздухе, позволили мне пройти только пару остановок. Да и вообще, я пришел к выводу, что пеший туризм - это не моё. Подумал я и расположился в мертвом троллейбусе, который в слепой надежде ещё цеплялся токоприемниками за провода. Я не меньше оного мечтал, что где-то в его чреве загудит электромотор, весело сверкнет сноп искр, и меня с ветерком домчат до самого центра города.
– Да… мечты, мечты… - Я с ненавистью посмотрел на спортивную сумку, полную пластиковых бутылок.
– Вот нахрена я набрал полную сумку тяжелых бутылок и не захватил ни одной консервы! Жрать хочется!
«Так, оно и понятно, тогда пить хотелось». Достав бутылку сладкого просроченного, что меня совсем не беспокоило, «Байкала», я поднял её в тосте в сторону кабины водителя: - За твоё здоровье.
Водитель уже не бесновался в кабине, как первые пять минут, когда я зашел в салон троллейбуса, а просто прилип к стеклу купейной двери, не сводя с меня мутного взгляда. Вообще, все две остановки пока я тащился по дороге, на меня мало кто обращал внимания. Наверное, хромающий тип, опирающийся на черенок от швабры с привязанным к ней большим кухонным ножом - это для этого мира вполне обычное явление. По крайней мере, те одинокие фигуры, что бродили во дворах, не сделали ни одного шага в мою сторону. А по дорогам, кроме меня, никто не ходил, все старались соблюдать ПДД. Правда, надолго меня не хватило, и поскольку сидеть на грязном асфальте я посчитал негигиеничным мероприятием, то и расположился в салоне общественного транспорта. Стоит признаться, я порядком струхнул, когда устраивался на переднем сиденье, и в этот момент в дверь врезалось тело водителя, а по стеклу заскрежетали его толстые синие ногти. Еще свежи были в памяти манеры общения у обслуживающего персонала в магазине, но мертвяк за стеклом вскоре затих, ограничившись «пожиранием» меня вожделенным взглядом. Чтобы открыть купейную дверь в салон, соображалки у него явно не хватало, а подсказывать ему я не собирался. Так и остались мы с ним мирно сосуществовать: я в салоне на двойном сиденье, а он в своей кабинке.
– Ну что ж, спасибо, хозяин, за кров, но пора и честь знать.
– Я откинул опустевшую бутылку на пол, и с кряхтением закинул незначительно полегчавшую сумку на плечо. Немного подумав, выложил еще пару полуторолитровок на сиденье.
– Это в качестве оплаты.
– Помахав на прощанье водителю, вышел из средней полуоткрытой двери. Влажный ветерок, пока я отдыхал, умчался куда-то в неизвестном направлении, и на его смену пришло припекающее спину солнышко. Стало жарко. Я боролся с желанием не стягивать с себя свитер, но с каждым шагом проигрывал. В конце концов, взобравшись на небольшой холм, я сдался. Этот небольшой подъём в конец меня измотал, пот лился ручьем, сумка оттягивала плечо, а мой импровизированный боевой посох скорее мешал, постоянно соскальзывая на асфальте, чем давал какую-то опору.
Остановившись, я скинул сумку и стянул с себя опостылевший свитер, попутно вытерев им застилавший глаза пот. Когда я бросил взгляд на открывшуюся мне дорогу, то первым желанием было, рухнуть за сумку, а еще лучше, бросить все и бежать без оглядки обратно.
В паре сотен метров от меня по перекрестку без дела слонялись несколько десятков мертвяков. Они словно в броуновском движении молекул сталкивались, расходились, снова собирались в кучки, порыкивая друг на друга. Потолкавшись, снова разбредались, но упорно не хотели уходить с облюбованного ими участка. А дальше, с горки мне было хорошо видно, вся улица представляла собой первомайскую демонстрацию. Не хватало только шариков, флажков и транспарантов с портретами лидеров партии мертвого движения… для полного завершения образа. В эту толпу из дворов, медленно, словно лава из вулкана, стекались ручейками все новые и новые
– Что у вас тут съезд профсоюзов мертвяков против мэра, что город в бардаке держит, что ли?
– Я судорожно сглотнул, в снова пересохшем рту, густую слюну. Обойти это сборище не было никакой возможности.
Край стада, наконец, достиг компании, отлынивающих демонстрантов от коллектива, и поршнем толкнул эти «биллиардные шары» в мою сторону. Немного поуперавшись, они, подталкиваемые другими «митингующими» с неохотой побрели в горку, где, словно былинный богатырь, с копьем наперевес, стоял ваш покорный слуга. Нечто подобного от судьбы я и ожидал, но все равно, немного оторопел от скорости настигнувшего меня справедливого возмездия. Слишком уж долго мне везло. А теперь надвигавшаяся на меня толпа, словно цунами - неотвратима и, не менее, смертоносна.
Я подхватил сумку, и, прихрамывая, посеменил в сторону замершего поперек шоссе троллейбуса. Уже пробежав несколько метров, заметил, что в спешке потерял свой свитер, пришлось возвращаться на гребень холма. Подобрав потерю, я краем глаза заметил, что первые мертвяки были от меня уже в нескольких десятках метров. Выругавшись, я припустил, что было сил, путаясь в сумке, копье и собственном свитере. Мне показалось от страха или действительно, ближайшие преследователи, увидев меня, прибавили шаг, призывно завывая от азарта погони.
В тот момент, когда я заскочил в троллейбус, первые зомби уже показались на гребне холма. Раздумывать, где мне прятаться времени не было, да и выбора особо тоже. Единственное, что я успел сделать, это закрыть двери, и заблокировать их бутылками воды, «предусмотрительно» оставленными мною в салоне общественного транспорта.
Наверное, я теперь никогда не смогу забыть этот звук. Он будет сниться мне по ночам, в особенно страшных снах. Конечно, если мне еще когда-нибудь удастся поспать, в чём я уже сильно сомневаюсь. На что это похоже? Я не знаю, как это описать. Наверное, на шепот тысяч людей стоящих где-нибудь на ветру в осыпающихся песчаных барханах Сахары. Вот такой образ у меня получился. Никогда не был в пустыне Сахара, да и вообще в пустыне не был, но почему-то мне кажется, что именно там такой голос пустыни я и услышу. Все это красиво, но когда тысячи мертвяков стали обтекать мой троллейбус, касаясь его своими телами, волоча ноги по асфальту, издавали звуки, больше похожие на стоны, я просто лежал на полу салона, заткнув уши. Я боялся приподняться и посмотреть в окно, тем самым привлечь к себе внимание. Ведь такая толпа может просто смять, при желании, троллейбус, а уж потом выковырять из металла то, что от меня осталось. Сколько я так пролежал - не знаю. Может час, а может мне так показалось. На часы я не смотрел, а этим шуршание пропитался насквозь. И казалось, хоть затыкай уши, хоть нет, а этот звук намертво засел в моей голове. В конце концов, я не выдержал - сколько можно трястись от страха на полу, человек ко всему привыкает, даже к ужасу - сел и осторожно выглянул в окно. Толпа никуда не делась. Она текла мимо меня как полноводная река, огибая троллейбус, как омывает торчащий посреди потока утес. Оказалось, что бояться было особо и нечего. Ближайшие самые высокие зомби не доставали макушками до окон и не могли заглянуть в салон, а дальним, по каким-то причинам было это не интересно. По крайней мере, их совершенно не волновал беснующийся в попытках вылезти на свободу запертый водитель. Мне его было даже немного жаль. Он просунул руку и голову в узкую форточку и, кажется, окончательно застрял в этом капкане, взывая к своим товарищам по смерти о помощи. Но те были слишком заняты. Они шли, ведомые своим коллективным безумством, куда-то вперед.
Я боялся поверить, но, кажется, впереди, среди появляющихся из-за гребня холма демонстрантов, стали проявляться просветы. Неужели этот священный источник может когда-то иссякнуть? Мой сосед по транспорту совсем спятил, если это понятие можно применить, к мертвому телу. Свободно торчащей рукой, он пытался ухватиться за проходящих мимо него мертвяков, гневно завывая при каждой неудавшейся попытке. Мне даже стало интересно, чем закончиться это противостояние, и глубоко в душе болел за своего водителя. Основная масса зомби отмахивались от моего протеже, словно от назойливой мухи, чем вызывали его бурное недовольство. Но вот, наконец, он умудрился вцепиться в волосы дылде, в добротном костюме-тройке. Я его сразу обозвал адвокатом. Что-то было надменное в его виде: толи брезгливо оттопыренная губа, толи оторванный или откусанный, зияющий дырой нос. Адвокату сразу не понравились манеры обращения с ним моего водителя. Он остановился, застопорив собой весь поток, и стал активно отбиваться. Троллейбус заходил ходуном, привлекая все новых и новых зрителей, которые, недолго думая, стали толкать застопоривший их движение транспорт. Троллейбус заскрежетал тормозными колодками, с лязгом отцепились токоприемники, и длинные «усы» с огромной амплитудой разлетелись в разные стороны. Такой расклад меня совсем не устраивал. Водитель совершенно не подумал обо мне. Нарушив законы общежития, он направил, в общем-то, праведный гнев не только на себя, но и на меня, совершенно неповинного в его действиях.