Викториада
Шрифт:
– На работу, - ответил я устало и неопределенно махнул рукой в сторону центра города.
– А что такое работа?
– Это место, где я зарабатываю деньги.
Видимо, это еще больше запутало Катю: - Деньги?
Настала моя очередь удивляться.
– Ну да, деньги, бабки, бабосы, - и видя, что синонимы не добавили ясности, махнул рукой, - не вникай. Короче, я подумал, что там я смогу вернуться назад… к себе.
– Не, ну ты точно псих. Как можно вернуться назад, пойдя куда-то в другое место?
Простота логики меня обескуражила, но почему-то мне казалось, что я делаю все правильно. Правда, объяснить
Глава 5
Романтическое путешествие.
Еще час мы сидели в каком-то дворе. Болтали, как старые друзья. Я ей рассказывал о своем мире. Для девчонки - это было, как сказки о принцах и принцессах. Она слушала с распахнутыми от удивления глазами и, по-моему, не очень то и верила. Сказки, они и есть сказки. С тем же успехом я мог рассказывать о гномах, эльфах и драконах. Но к концу моего повествования взгляд ее смягчился, и в нем было больше сочувствия и доверия.
Я замолчал и, делая вид, что занят чертовски важным делом, сосредоточено ковырял черенком своего посоха толстый слой мха на асфальте.
– Ладно, хватит рассиживаться, - Катя поднялась с корточек и посмотрела в сторону проспекта.
– Пора идти, а то меня действительно отец прибьет.
Я поднялся и поплелся следом за ней. Катя тенью прошмыгнула до угла и осторожно выглянула, после чего активно замахала мне рукой.
– Всё.
Что это за «Всё» я не понял, но успокаивало, только то, что это, наверное, не плохо. Пока я добрел до угла, Девчонка уже скрылась из виду.
«Вот егоза какая, попробуй за ней угнаться». Я выглянул. «Вот зараза!»
Проспект был пуст, не считая моего родного троллейбуса и девчонки радостно, вприпрыжку, скачущую от одного трупа к другому. В руке у нее была короткая стрела для арбалета. Пока я добрел до нее, и вторая стрела была выдернута из черепа мертвяка.
– Это что это такое?
– Возмущение переполняло меня и выливалось через все естественные и неестественные отверстия моего тела.
– Это ты и раньше предполагала, что вернешь свои… как их? Свои, эти, стрелы. А чего я тебе я тогда должен?
Катя даже остановилась. Пару раз открыла от возмущения рот, но от праведного гнева слова застряли у нее в горле. Возмущенно ткнув в меня кулачком с зажатыми в нем стрелами она, наконец, разразилась.
– Ты, Псих, слова то выбирай. Я этими стрелами, между прочим, жизнь тебе спасла. И то, что я их себе вернула, совершенно не отменяет этого факта. А раз ты такой скупердяй, то и третью стрелу я тоже считаю. Ты мне должен ТРИ стрелы!
Высказав, пар в ее котле, наверное, немного стравился, и угроза взрыва миновала, а то я стал беспокоиться, что все эти три стрелы, что я ей должен, будут в качестве уместного украшения торчать уже в моей голове. Но все равно, обида от тупого развода не давала мне успокоиться. Таких ощущений у меня не было, даже когда начальник, после того, как я все выходные делал в офисе сеть, кинул меня с премией.
– Ты, конечно права… в некоторых аспектах, но об условиях сделки надо предупреждать до, а не вместо, а раз условия сделки изначально не оговорены, то и сделки нет. Тебе это любой юрист скажет.
– Ты, Псих, сейчас на какомском говорил?
– Девушка недоуменно залупала глазищами.
– На такомском!
–
– Короче, пошел я куда шел. Спасибо тебе, конечно, но не по пути нам. Иди к своему бате, а то он тебе задницу надерет, за знакомство с незнакомцами.
– «Получилось вообще по-дурацки, но хоть понятней, наверное». Я неуклюже помахал ручкой, сделав девчушке «пока-пока» и не оглядываясь, потопал, слегка прихрамывая на ногу, в сторону троллейбуса.
Я прямо спиной чувствовал, как она недоуменно смотрит мне вслед и крутит пальцем у виска. Последнее, что я услышал от нее, когда заходил за свой любимый троллейбус: - «Хотя бы дворами иди, Псих ненормальный».
– Сама дура, - пробурчал я себе под нос.
– Питекантроп в юб… в джинсах. Только и умеешь, что из арбалета своего шмалять.
Настроение почему-то ухудшилось, даже колено от расстройства стало сильнее болеть. Было ощущение, что я сделал что-то не так: обидел щенка или отобрал у ребенка конфетку.
– Совесть, тудыть её в растудыть… - Её не обманешь, если поступил некрасиво, то будешь отгребать от своего внутреннего я, пока не извинишься. Но я пока держался, загоняя его голосок в самые глубины сознания.
– Обойдется и без извинений. Ей еще самой перед папочкой извиняться за опоздание. Да и за обман нерадивого путника, тоже. Перед папой. Да, и передо мной, тоже было бы не плохо.
Я остановился на холме. Тут я уже был сегодня. Хвост «демонстрации» еще маячил впереди по курсу, и проспект был проходим только в соответствующем демонстрантам виде. С десяток отставших уже привычно толкались на перекрестке, и только двое тоскливо смотрели удаляющейся колонне, не определившись, чего им больше хочется: быть единым целом чего-то великого или гордой индивидуальностью, пускай и небольшого, коллектива перекрестка. От колонны постоянно откалывались такие же индивидуумы, разбредаясь по окружающим дворам. Словно уставшие рабочие после тяжелого трудового дня, бредущие по домам.
– А про дворы-то Катюха, пардон, Екатерина Сергеевна, была совершенно права.
– Я задумчиво почесал давно не стриженый затылок. «Если сейчас ускориться и заскочить во дворы, то можно спокойно дойти до самого центра. А мне в самый центр то и не нужно. Осталось то километра три всего. Проспект упирается в офисную высотку…». Она уже сейчас обозначилась темным силуэтом в дымке. Я уставился в темный просвет между соседними домами, который призывно зазывал меня чуть в стороне от занятого мертвяками перекрестка.
– Так, а чего я стою?
Я подхватил уже значительно полегчавшую, но порядком поднадоевшую, сумку, и по широкой дуге, огибая перекресток, припустил в насмотренную лазейку во дворы.
Меня спасло то, что я набрал приличную скорость, сбегая с холма. И ещё то, что сумка сползла с плеча и болталась на локте, безжалостно колошматя меня по больной коленке. Поправлять мне ее было совершенно некогда. Я всецело был занят тем, что не сводил края глаз с компании на перекрестке, опасаясь, что они заинтересуются моей пробежкой. Я так был этим увлечен, что чуть не заработал себе косоглазие и по этой же причине, совершенно не следил за тем, что творится во дворе, в который так стремился.