Виновный
Шрифт:
Они проезжали через город. В выхлопной трубе была дырка, и прохожие пялились на их рычащую машину. Думая о вознаграждении, которое он получит, когда они вечером пересчитают выручку, Дэниел начал подпевать звучавшей в эфире группе «Фрэнки едет в Голливуд». [28] Он наклонился вперед и стал отстукивать пальцами мотив по ящику для перчаток.
Минни взглянула на него, и машина неожиданно вильнула в сторону.
— Что ты делаешь? Что ты… что я тебе сказала? — закричала Минни, и Дэниел отпрянул назад, вжавшись в спинку сиденья.
28
Британская
Они ехали по Мейн-стрит по направлению к Карлайл-роуд, мимо рядов автомобилей, припаркованных на тротуаре. Машина снова вильнула, и в это время от закусочной «Бертиз фиш-энд-чипс» отъехал фургон службы доставки, возвестив о себе громким гудком. От гудка Минни подскочила, и машина развернулась на сто восемьдесят градусов, выехав на встречную полосу возле перекрестка с Лонгтаун-роуд. Дэниел уперся рукой в переднюю панель, а Минни выкрутила руль, и машина пошла юзом, уворачиваясь от фургона, и стукнулась о металлическое ограждение на дальней стороне перекрестка. Дэниела швырнуло вперед, и он ударился головой о панель.
Держась за шишку, Дэниел скрючился на полу рядом с переключателем скоростей. Минни смотрела прямо перед собой, тяжело дыша, отчего у нее вздымалась грудная клетка, и по-прежнему сжимала руками руль. Дэниел рассмеялся. Голове было больно, но он счел забавным то, что его сбросило с сиденья, а машину вынесло на встречную полосу, задев ограждение.
Теперь размашистый ритм «Фрэнки» казался слишком громким для маленькой машины: «Верь в мечты, строй планы…»
Минни отдышалась и протянула к нему руку. Дэниел решил, что она потрет его голову и спросит, все ли в порядке, но вместо этого она грубо схватила его и втащила на сиденье.
— Какого черта ты делал? — кричала она, встряхивая его.
У них бывало всякое, но это был первый раз, когда Минни повысила на него голос. Дэниел втянул голову в плечи и повернулся так, чтобы видеть ее только боковым зрением. Круглые глаза, оскаленные зубы.
— Что я тебе говорила? Я просила тебя пристегнуться. Ты должен пристегиваться. Ты не думаешь, что могло бы случиться?..
— Я забыл, — прошептал Дэниел.
Она тряхнула его за плечи. Он почувствовал хватку ее пальцев даже сквозь куртку.
— Ты не можешь об этом забывать! Ты должен меня слушаться. Ты должен пристегиваться.
— Ладно, — сказал Дэниел и повторил громче: — Хорошо.
Минни расслабилась. Она все еще держала его за плечи, но уже не сжимала изо всех сил. Она запыхалась, в глазах застыла боль.
— Я просто не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось, — прошептала она, притягивая его к себе. — Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.
Дэниел почувствовал на своих волосах тепло ее дыхания.
Она выключила радио. Несколько секунд они сидели в тишине. Дэниел сглотнул.
— Давай пристегивайся, — велела Минни, и он послушно щелкнул застежкой ремня.
Она вышла из машины осмотреть бампер с капотом и села обратно. Кашлянув, завела мотор. Дэниел видел, как дрожат на руле ее пальцы. Он потер руки
До фермы они доехали молча.
Пока Минни готовила ужин, Дэниел дал корму живности. Когда он вернулся в дом, пачкая носки о кухонный пол, она наливала себе джин. В последнее время она стала пить только после ужина, но на этот раз, пока он чесал Блицу выгнутый живот, она успела налить большой стакан. Дэниел услышал шипение и стук кубиков льда и поднял глаза. Руки у нее еще дрожали.
— Прости меня, — сказал он Минни, глядя на собаку.
Она выпила и выдохнула:
— Все нормально, малыш. Ты тоже меня прости. Я совсем растерялась, вот как бывает.
— Зачем водить машину, если тебе это так не нравится?
— Понимаешь, когда ты чего-то боишься, часто самое лучшее — это делать именно то, что вызывает страх!
— А почему ты так боишься водить?
— Гм, тут не совсем в вождении дело. В жизни большая часть наших страхов идет от сердца и его слабостей. Есть вещи, которых всегда боишься, страх словно живет в тебе. Но это нормально. Страх — как боль, он появляется в твоей жизни, чтобы ты лучше себя изучил.
— Как это?
— Когда-нибудь поймешь.
На ужин была говядина с морковью, горошком и жареным картофелем. Дэниел освободил на столе место и разложил подставки под тарелки и приборы. День клонился к закату, куры махали крыльями за окном. Когда настало время накладывать еду, Минни пила уже второй джин, и руки у нее перестали дрожать. Дэниел почувствовал, как на него налетела знакомая грусть, легкая, как бабочка. По коже побежали мурашки. Он взял вилку:
— Минни?
— А?
Она посмотрела на него. Лицо у нее снова расслабилось, щеки порозовели.
— На этой неделе Триша тебе не звонила?
— Нет, лапушка. Зачем? Ты хочешь поговорить с ней?
— Я просто хотел спросить, что будет, если меня не усыновят, ну… Когда меня отправят в приют? Я хочу знать, когда это случится.
Дэниел почувствовал на своей руке тепло ее пальцев.
— Тебя обязательно усыновят. Ешь.
— Но если нет, я смогу остаться здесь?
— Если тебе разрешат, конечно. Но тебя усыновят. Ты же хочешь этого, разве нет? Новая собственная семья.
— Не знаю. Ну, я был бы не против остаться здесь, с тобой.
Он посмотрел в тарелку.
— Что ж, — вздохнула она, — мне тоже нравится, что ты здесь, но я уверена, что ты сможешь устроиться куда лучше. Молодые родители, братья и сестры — вот что тебе нужно, настоящий новый дом.
— Меня тошнит от новых домов.
— Этот будет последним, Денни. Я уверена.
— Почему мой дом не может быть здесь? Почему этот не может быть последним?
— Доедай, ужин стынет.
Со стола они убрали вместе. Когда Дэниел вытирал тарелки, Минни налила себе еще выпить. Он искоса наблюдал за ней, отметив, что ее движения замедлились, потяжелели. Минни принесла жестянку с выручкой в гостиную и водрузила на журнальный столик рядом с джином. Согнувшись в талии и тяжело дыша, она затопила камин. Плюясь искрами, дымящие угли начали медленно прогревать комнату. Минни поставила пластинку с классикой, позволила себе упасть в кресло и сделала очередной глоток.