Виргостан
Шрифт:
У Герральдия начинает пощипывать глаза от шипяще-искрящихся слез. Он со свистом чихает, словно разболтанная бутылка с сидром.
Облако рассеивается. Герральдий поспешно затыкает нос, но прежний отсвет безвозвратен. Такова природа сияния.
…очень тонкая материя
Герральдий иногда рассказывает истории о таких персонажах, которые просто не могли не повлиять на ход событий. Например, он вспоминает одну из совершенствовательниц своего времени,
Речь идет об одной давней знакомой, которая из простого любопытства однажды преобразила свою внешность. Затем решила изменить одежду, мебель, квартиру, парадное, улицу, город, и вдруг ей пришла мысль усовершенствовать внутреннюю сторону своей жизни. То есть взглянуть на нее с неизведанной стороны. И ей удалось это. Далее ей предстояло осуществить что-нибудь поистине грандиозное или, как выражается Хопнесса, – встряхнуть космическую пыль.
И вот недавно Герральдию поступило сообщение в форме долгожданного известия, что мир наконец-то изменился. Мир изменился!
– А почему бы ему, собственно, не измениться, если он делает это ежемгновенно? – звучит язвительная реплика из книги.
Птица Очевидия с готовностью кивает хохолком:
– Вот то-то и оно. Глазом моргнуть не успеваешь! – Она попеременно хлопает глазами: одним быстро, другим медленно.
. . .
Сколько Герральдий ни пытается, он не может усмирить даже бурю в стакане. Разгонит водоворот, а остановить не может. Сколько кораблей затонуло в этом море! Герральдий печально вздыхает.
Наступает традиционный час неторопливой чайной ложки.
Герральдий молча наблюдает движение круговерти. Перед ним проносятся горы, долины, моря, песочные берега.
– О чем ты думаешь? – интересуется Верика.
– Ни о чем.
– Как можно думать ни о чем?
– Никак. Я хотел выразиться, что не думаю ни о чем.
– Разве можно не думать ни о чем, глядя на это! – Верика указывает на карусель происходящего.
Герральдий озадачен и поэтому вынужден воспользоваться художественной паузой. Картины мелькают с такой скоростью, что его относит назад. А там северный ветер сдувает все без разбору. Герральдий машинально хватается за хвост жуженота, а тот, хотя и маленький, но все же вытягивает его обратно на тихую орбиту. Герральдий поправляет взъерошенный мустаж:
«Любопытно, как они там с трехсотлетними бурями управляются?»
…час генеральной уборки первоисточников
В воздухе витает космическая пыль. Близится час выноса сора из избы.
– Не пора ли взяться за дело? – горланит Герральдий, перекрывая грохот падающих шкафов.
Кабинет вздрагивает. Герральдий, облаченный в уборочное кимоно, расшитое огурцами последнего урожая, стробоскопически быстро приближается к отражению в зеркале и задорно тюкает
– Чистейший фарфор! – констатирует птица Очевидия, сдувая пыль с потустороннего Герральдия.
Сегодня уборка по первому разряду. Герральдий обкуривает благовониями исполинский стол на резных ножках, натирает его поверхность сушеным воском и обмахивает шелковым поясом.
В единственном заколоченном ящике стола обнаруживается подшивка газет столетней давности. Герральдий запускает руку в бумажную кипу и наугад выуживает первое попавшееся известие:
– Вот, пожалуйте, газета Инфробремя – «Житейский колдун из балаллайской пещеры сообщает своим ученикам о том, что мир изменился». Ну надо же!
Герральдий уточняет дату выпуска:
– Одно и то же, из века в век! Даже рисунки есть.
Далее в ассортименте: программа передач капустоведения, прогноз погоды на завтра (с ветром и без), реклама скороспелых эмптей, кроссворд, состав редакции, адрес.
– Ни здрасьте ни до свидания, – Герральдий вытряхивает содержимое ящика в камин.
– Дорогой, ты не мог бы подобрать пару отголосков прошлого для традиционного замеса? – доносится озабоченный голос Хопнессы, тонущий в бурном потоке шкворчащих звуков. В воздухе пахнет жареным.
– Раз, два, три, четыре, пять! – считает Верика, и в этом она безусловно права.
Герральдий выковыривает из золы уцелевший кусочек необгоревшей бересты с триллипутской инструкцией по блинопечению.
Отвлеченный ароматом лепешек и голосами, необремененными информацией, Герральдий направляется в столовую. На тыльной стороне кимоно нестрогим наклонным шрифтом вышита надпись: «Мир изменился!».
– А почему бы ему действительно не измениться?- игриво мурлыкает себе под нос Герральдий.
…стихийные тишины
– Герральдий, а ты еще не утратил сноровку складывать стихи? – неспроста спрашивает Хопнесса.
Герральдий накладывает в тарелку блины неровной стопкой:
– «Вот идет бегемот, – кривляется Герральдий, заталкивая в рот лепешку, – у него большой живот, очень трудно бегемоту продвигаться по болоту».
Лепешка застывает на полпути, отвлеченная проплывающим мимо бегемотом, который вопреки вышесказанному двигается энергичным брассом.
– Это ты сочиняешь на ходу, а вот так, чтобы погрузить свой мысленный взор в пространство и извлечь строки о любви?
– Позвольте мне, сударыня, сейчас не выплескивать свои теплые сокровенные чувства на постылый чугун бытия!
– О, это уже лучше! Но это проза. Не вынуждайте даму просить. Смилостивьтесь! – призывает Хопнесса.
Герральдий тянет паузу. Распахивает окно. Задумчиво смотрит вдаль, взмахом блюдца призывая ветер стихнуть. Наконец оборачивается и убаюкивающим тоном произносит нараспев: