Виргостан
Шрифт:
Спустя минуту Геогриф возвращается с наполненной до краев емкостью.
Близится час равновесия…
…таинственный свет из письменного стола
Из единственного заколоченного гвоздями ящичка в центре письменного стола чернильного дерева в кабинете Герральдия истекает бледный голубой свет. Он медленно опускается на пол и заливает собой поверхность ковра. Под этим облачным покровом проглядывают замысловатые восточные узоры, становящиеся холодными и строгими во вспышках маленьких молний. Из иллюминатора,
Малейшая неточность, и происходит отклонение от курса. Вот прямая, соединяющая то место, откуда он вылетел, с тем местом, куда он летит. На стене загорается стрелка, указывающая направление влево. Геогриф мастерски использует огнетушитель. Инструкция не позволяет сокращать время и уклоняться от маршрута. Поэтому Геогриф предпочитает подремать в дальнейшем раздумье, не имея права торопить события. Когда пилот бессилен – он мирно спит.
Сквозь сон слышен треск атмосферных разрядов и динамичный голос птицы Очевидии:
«Просьба пристегнуть привязные ремни!»
. . .
Пока Геогриф несанкционированно выполняет полет в кабинете верховодца, Герральдий, не дочитав депешу, начинает искать глазами Геогрифа, доставившего послание. Но здесь его уже нет. Спустя нечетное количество мгновений Герральдий обнаруживает Геогрифа на самом краю левого верхнего фланга. Геогриф смотрит вниз, не источая никакой тревоги. Герральдий осторожно втягивает воздух:
– Вроде без электричества.
– Ага! – говорит Геогриф и загадочно улыбается, как будто он что-то знает, но не хочет этого выдать. Ни дать ни взять – сам Петрарка о критиках.
В общем, умеет озадачить собеседника. Герральдий, привычно постояв на краю безмолвности и столкнув в пропасть тихий камешек носком тапка, деликатно восвояшивается к месту дислокации.
. . .
Геогриф сидит у водопада и философствует, не грустно и не весело: «Настанет день, когда я стану большим». Достает акварельный карандаш, слюнявит и вычеркивает еще один незакончившийся сегодняшний день. Затем необычайно уверенным движением подносит к глазам диковинный витиеватый рог. Может, теперь он сможет разглядеть этот самый горизонт, о котором упоминала Верика?
Но сегодня небо опять сливается с землей. Геогриф впивается дальнозорким взглядом в место, где должен быть переход. Но по-прежнему не улавливает границы. Хотя вот какая-то тонкая ниточка…
Геогриф поднимается с корточек, привстает на цыпочки и, теряя равновесие на краю изгиба воды, успевает уловить вместе с вереницей черно-белых хвостиков знакомый голос:
– Ятебялюблю!
И, схватясь за спасительную ниточку, падает вниз.
. . .
Теперь опять сидит и вспоминает: как слился с нижним течением, которое изловило его в свои упругие обьятия; как мчался по камням и пескам, через горы и долины, сквозь зимы и вёсны, годы и столетья и размышлял о том, что чудесно мир изменился внутри и снаружи. И какое важное значение имеет в этом мире буквально все. Закон единого целого гласит, что в соединении не бывает ничего лишнего.
Чувствуя, что речь идет о нем, Геогриф смущенно скрывается в своей новообретенной раковине, издавая
…две стороны одного орла
Геогриф скользит по мокрой траве. Все уже знают о том, что Верика была там, где все – такие, как она. Интересно было бы узнать, как там вообще? Даже представить себе невозможно несколько таких, как Верика. Вот они собираются вместе, что-то обсуждают, делятся впечатлениями, обмениваются радостными вестями, делают несколько дел одновременно и беззаботно веселятся. Неужели такое возможно? Еще чуть-чуть, и Геогриф взорвется от переполняющего его восторга. Ноги его плавно отрываются от скользкой травы, и железное сердце набирает обороты.
. . .
Геогриф смазывает рану черной горчицей, чтобы не щипало, завязывает глаза луковыми перьями и становится невидимым. Этот прием он унаследовал от бабушки.
Вот с чем Геогриф не может никак смириться, так это с хвостами. У него их уже столько было! И крокодиловый, и барсучий, и скорпионовый, и страусиновый. Поэтому, когда у Геогрифа вырастают крылья, он радуется как ребенок.
Сейчас Геогриф учится пользоваться крыльями и ухаживать за ними. Неказисто пытается чистить перья, пахнущие лесной корицей и ванильными грибами. Когда же он, сидя за столом, неожиданно поворачивается, то все печенья непременно смахиваются на пол. И пока он наклоняется, чтобы собрать крошки, – чайные ложки в игривой панике сыплются следом. Иногда Геогриф просит подвязать ему крылья за спиной, а иногда крылья сами собой спутываются.
Геогриф утверждает, что он один из тех, кто проглотил полуденный камень. Что правда, то правда – в везении ему не откажешь. Недавно Геогрифу опять довелось падать с высоты птичьего полета. На нем была парусиновая куртка и асбестовые штаны, которые помогали ему планировать. На подлете к поверхности земли, когда стало теплее, он уснул. И уснул так крепко, что до сих пор не может вспомнить, как упал в золотое море.
. . .
Когда Геогриф смотрит на мир своими глазами, ему все нравится: «Значит, я не один такой, кому бывает страшно?»
Золото тяжело плещется медленными волнами, перемешивается, едва бурля. Вскипает золотая рука и спокойным жестом обозначает сигнал «Стоп». Геогриф замирает в ожидании дальшего. Следом выныривает смарагдовая скала головы с лицом, выражающим молчание. Геогриф продолжает движение и ныряет прямо в расправленную ладонь. Гигантские пальцы бесшумно смыкаются и катятся колесом «золотого сечения», вынося кувыркающийся модуль Геогрифа на сушу. Суша доносит знакомый запах отечества.
– Геогриф?
– Да, Хопнесса!
– Это правда, что ты питаешься иллюзиями?
– Скорее, они питаются мной.
За окном пролетает птица Очевидия на трапеции, в расшитой стразами пачке и с хвостом из фейерверка:
– Блестящая идея! Геогриф и его «Кровожадные питомцы»! Кривляндия, Чопля, Дивномория! Все цирки у твоих ног!
– Геогриф! – напоминает голос Хопнессы. – Не забудь, пожалуй-что-сегодня праздник, и приведи себя в порядок. На тебе единого лица нет.
Взмыленный Геогриф уносится вслед за своими отобразами.