Виргостан
Шрифт:
Двойняшкисовы на антресолях обсуждают ход событий в текущей партии и сходятся во мнении, что пора бы уже подключить анализаторы спектра.
. . .
– Надень хотя бы теплые носки? – протягивает Хопнесса в окно.
– Сухому дереву не страшен огонь! – отвечает Герральдий, водружаясь на карнизе в позе врубелевского демона. Его каменная фигура в шерстяных носках неподвижно восседает в окружении прикорнувших булькающих голубей.
В комнату заносится еле уловимое пение, колокольчик звенит однозвучно. Огромная хохлатая птица складывает крылья кольцом. На землю обрушивается
Верика с Евсенией радостно бьют в ладоши.
Сферы закрываются.
…самовязь
Хопнесса мастерски вяжет всякую всячину: мелкие сувениры, мебель, посуду, игрушки, картины, почтовые послания.
– А как что-то может вернуться куда-то обратно, если это живет в тебе?
– Это образное выражение – условная неопределенность. Здесь не существует обыкновенной линейной логики. Нет начала, как нет конца. Нет низа и нет верха. Понимаешь? Как в цветовой иерархии. Всемерное последовательное преобразование. – Хопнесса спохватывается: – Милая, я не хочу, чтобы у тебя трещала голова от этих словесных нагромождений.
Верика сжимает голову ладонями, но не унимается:
– А как я сюда попала?
– Ты была здесь всегда.
Хопнесса вручает Верике мягкую хохлатую птицу:
– Дарю на память.
– Дарюнапамять! – повторяет птица, уже догадываясь, какое имя ей наречется.
Близится час предпрочтения…
. . .
Хопнесса любит слушать воображения Верики про одиночную планету.
«Там, кроме одинокой принцессы, никто не живет. На этой крохотной островной планете все в единственном экземпляре. Более того – одна цифра и одна буква. Не из-за дефицита пространства, а чтобы не засорять собой вселенную».
Хопнесса наклеивает вырезку в альбом. Потому что к тому моменту, когда закончится это предложение, одиночной планеты уже не будет, а ведь Герральдий будет еще упомянать о ней.
Предусмотрительность Хопнессы не знает границ.
Следующую историю, как правило, рассказывает сама Хопнесса:
– Как-то однажды, вечером в конце октября, я сильно занемогла, и Герральдий приехал ко мне. Житейцы сидели вокруг меня, издавая гул, и смиренно ждали, когда я умру. Герральдий подошел ко мне и лег рядом – не хотел, чтобы мы расставались. Забрал из меня всю немоготу, и остались мы лежать почти полностью опустошенные. Чуть-чуть дыхания в нас оставалось. Через некоторое время мы окрепли. И местный путеправ тогда нам поведал в дорогу, что капля любви наполняет собой тьмы жизней. «Хочешь спастись – научи себя любить».
Хопнесса изучающе посматривает в аудиторию:
– Ну что, не слишком плаксивая история?
– Прошлый раз плаксивей была, – вздыхает птица Очевидия.
Все соглашаются, что не слишком. Двойняшкисовы продолжают бурно обсуждать партию на антресоли.
– А какую партию они обсуждают?
– Сегодняшнюю, между довериками и недовериками. Предлагают использовать какой-то то ли тотализатор, то ли этотализатор.
Близится час мигновений…
. . .
Входит Верика, берет
– Вам сообщение.
Хопнесса распускает вязь, прочитывает, сматывает в клубок, связывает ответ и откладывает на спинку кресла.
Верика берет еще одну сушку и, похрустывая, направляется к себе в комнату:
– Я удаляюсь в мир, где все девушки ходят с длинными белыми волосами.
Птица Очевидия перестает тереть коготки и с подозрением обращается к Хопнессе:
– Давно хотела поинтересоваться – почему она не делает пауз между словами?
Хопнесса сдержанно принимается за «ликбез»:
– Чтобы не встревали ненужные слова.
Колокол бьет одиннадцать раз:
– Боммбоммбоммбоммбоммбоммбоммбоммбоммбоммбомм.
Птица Очевидия, скрепя сердце булавкой и стиснув клюв, молкнет.
– Затихнуть, но не умереть! – цедит птица сквозь дырочки.
Мягкое сердце замирает, сопение стихает.
Близится момент контрапункта…
…другая сторона неба
Герральдий сообщает дату прибытия новобранцев:
– Конец первой трети первой главы.
Хопнесса вяжет носки, шапки, шарфы и прочую амуницию. Верика расписывает потолок.
Смена должна чувствовать себя как дома.
Герральдий докуривает трубку мира и, размазанно улыбаясь, сообщается с Хопнессой:
– Дорогая! Я всегда воспринимал тебя не иначе, как витающей в облаках, но теперь ощущаю и себя таковым же. Поразительно!
– Только обещай мне на первых порах не витать далеко, не то заблудишься. Вот, держись за ниточку, – Хопнесса протягивает кончик пряжи.
Герральдий с восторгом обозревает невиданные отселе окрестности. Кругом, до горизонтов, тянутся лыжные колеи, проплывают воздушные мосты, покачиваются снежные горы с крепостями. А немного в стороне проходит прямая, как просека, трасса. Вдоль нее – каньоны со стекающими краями. Герральдий указывает на безмолвную экскурсию:
– А что они там разглядывают, если не секрет?
– Взгляни сам.
Герральдий, придерживаясь за ниточку, осторожно подкрадывается к ближайшему обрыву. Отсюда он видит лоскуты земной поверхности. Выкройки из замши, кожи, хлопка, шерсти, шелка, муара, тюля, кружев и бархата ловко подогнаны и скреплены разноцветными нитками, булавками, пуговицами , брошками, пряжками, застежками, завязками, замками, клепками и прочими креплениями. Среди всей этой пестроты Герральдий замечает крохотную поблескивающую Верику, размахивающую руками.
Герральдий машет ей ответственно с высоты своего положения:
– Сейчас спустимся!
Землю уже припорошило снежком, и она стала похожа на большой мемориальный пряник.
Хопнесса сматывает клубок:
– Кстати, неплохо было бы предпринять праздничный выход в музей в рамках надвигающейся культурной программы.
Пестрый клубок скатывается на пол и устремляется к выходу. Этот клубок знают во всех уголках вернисажного мира. Он никогда не стоит на месте.
…красота превосходящая