Вишнёвый луч
Шрифт:
– Бабушка, не говори это слово. Скажи: муж. Мужчина. Что угодно, только не мужик.
– Вот ещё глупости! Какая цаца! Слов бояться! Муж - это святое. А мужики - поджигатели. Разрушители. Слово очень плохое, как и его звуки, смыслы, тоже мне...
Бабушка попыхтела, включила мне телевизор и направилась в кухню варить кофе:
– Забудь про все эти мужиковские глупости! Рекламистка хренова! Чтоб им всем ни дни ни покрышки...
Не успев и двух шагов ступить, она услышала утробный вой.
Она резко повернулась: это я кричала.
Я смотрела на экран телевизора и кричала, и выла,
Заканчивая выпуск новостей, центральный телеканал сообщил о трагической кончине прекрасного человека, известного актёра и режиссёра - Александра. В возрасте сорока пяти лет он погиб на съёмках очередной кинокартины, упав со скалы. В центре кадра, окаймлённого чёрным, он дружески улыбался кому-то, не вошедшему в этот кадр...
Бабушка вгляделась в экран, потом очень пристально - в Давида, потом опять зыркнула на экран, на меня, отвернулась и всё-таки ушла варить кофе, даже не покачав головой, не обронив ни единого утешительного слова. Похоже, она и сама хотела умереть, но, как известно, не могла.
Не помню, я уже говорила вам, что бабушка не может умереть? Нет? Ну так говорю. Она больна бессмертием. Её жизнь не кончится никогда, если даже планета расколется. Бабушка будет жить где-нибудь ещё. Она в очень интересном положении. Ой, ну как же я забыла сказать вам об этом... Словом, она, цитирую, - тоже Его перчатка, но в сравнении с нами, лайковыми одноразовыми, телесными, - она железная. Так она сама мне сказала, давно, это я просто запомнила и забыла вам передать. Запомнила. И забыла.
Не в силах понять новость, я потёрла уши, глаза, будто надеялась проснуться, и переключила ящик на другой канал. Там сообщение о гибели Александра повторили, добавив неправдоподобную деталь: каскадёр погиб, выполняя трюк.
Этого быть не могло абсолютно.
Он был не просто каскадёр, а лучший в России.
Он был не просто актёр, а настоящий.
Он был, в конце концов, директором проекта "Выжить везде" и воспитывал шальных мальчишек. Он не мог упасть с сорокаметровой скалы. Столкнуть его тоже не могли: я видела, как его любят и близкие, и далёкие. Даже если была на свете хоть одна завистливая душа, сосредоточившая свою разрушительную мощь исключительно на этом чудесном и красивом человеке, то она не пробила бы защитный любовный слой, окружавший Александра, как бронескафандр.
Я перелистала все телеканалы: где-то сказали, что нет, не трюк; Александр упал со скалы по другой причине, которая уточняется...
Почему же он упал?
Пришла бабушка, принесла кофе. Я всхлипывала, привалившись к Давидову плечу. Давид бормотал:
– Смерть... Любовь моя... Смерть... Любовь...
– Вот и ещё одно побочное действие хирургии, - усмехнулась бабушка, вливая в рот Давиду ложечку кофе.
– Остались только основные темы. Дискурсивные оболочки концепта...
– Что?
– перепугались мы с Давидом.
– Так, ничего. Научная пошлость. Такая же, как постмодернизм, постиндустриальное общество, информационный век и глобализация штампа.
– Зачем ты бормочешь такую чушь, когда я нуждаюсь в простом человеческом утешении?
– Ты?
– Бабушка мигом состарилась на сто лет.
– Достаточно? Может, мне умереть тут у тебя на глазах, изобразив, как
Я привыкла, что от бабушки не дождёшься жалости. В самом нежном варианте, она просто поворчит. И всё. Я ей чем-то мешаю.
Я развязала Давида. Он тут же подполз к её ногам и положил голову на туфли. Бабушка погладила его по затылку. Давид полез было к ней под юбку, но, видимо, вспомнил про верёвки.
– Молодец, - похвалила его бабушка.
– Будешь пока дом сторожить. Барбос. Давид. Барвид.
– А потом?
– невольно залюбопытствовала я.
– А потом я верну ему что-то вроде мозгов. Его родные мозги давно в Москва-реке, а про запас наука уже что-то изобрела из нечеловеческой печени. Или из дефицитных стволовых клеток. Или выдумала механическую субстанцию. Словом, неважно. Сделают. Они установили, наконец, что мозгом думать невозможно. И что память где-то рядом, но и тут мозги не при чём. Будет как новенький.
– Ты не любишь его?
– сказала я чудовищную глупость.
– Интересно, с какой стороны это может волновать тебя?
– Хочу спуститься на землю. Меня занесло так высоко, что очень холодно стало...
– Выражайся яснее: слишком высоко, слишком холодно - что за цирк в холодильнике?
– Ты же видела, - я кивнула на экран.
– Я же написала обещанный ему сценарий.
– Это не имеет значения. Ты не виновата.
– А что имеет значение?
– с надеждой спросила я.
– Личные поступки. Собственные мысли. Выбор. Путь.
– Мысли о женщинах, мечты о фильмах, фантазии, участие в рекламных кампаниях - это достаточно личные поступки?
– Да, но для полёта с сорокаметровой скалы этого маловато. Мечты, фантазии малы, поскольку безглагольны. Не путай с мыслями. Особо важны твёрдые намерения. Только намерения воплощаются.
– Бабушка, тогда объясни, что случилось.
– Ещё раз интересуюсь и злюсь: что тебе до всего этого?
– Бабушка, он был "мистер мужик". Лицо бренда. Когда я работала в треклятом рекламном агентстве, а ты возилась с Давидом, я часто видела этого человека. Он был хороший. Его любили родные, близкие, далёкие и недалёкие. Просто все. Я во всём этом лично участвовала.
– Вампиры. Порвали его. Он пил?
– Иногда. В смысле, мог выпить. А наутро работать.
– Есть люди, которым нельзя наутро работать.
– Всё равно. Дело было не в выпивке.
– Значит, в любви. Скорее всего, страстной.
– А это ещё почему?
– Детка, ты когда-нибудь сравнивала энцефалограммы оргазма и эпилептического припадка?
– Разумеется, нет.
– А ты сравни, - посоветовала бабушка.
– Ага. При случае. Ну так что там с оргазмом?
– Значит, так. Стакан цикуты, растворённый в большой бочке воды - это гомеопатическое лекарство. Стакан цикуты, растворённый непосредственно в Сократе, это историческая осечка афинской демократии, символ неправедного суда над интеллектуалом. Приговор, приведённый в исполнение. Переходим к аналогии. Оргазм обычный, даже если очень хорош, есть довольно сладостная конвульсия, ведущая к дремотному состоянию. Эпилептический приступ, даже слабый, это чрезвычайно болезненная тотальная судорога, пережив которую человек может смело объявить, что побывал на генеральной репетиции своей смерти. Как ты помнишь, у древних сон и смерть - близняшки.