Витька – дурак. История одного сценария
Шрифт:
Вот гениальный поэт Стасик Красовицкий, скромный сторож в Белых Столбах Госфильмофонда. «Прощайте, сонные друзья! /Под пальцами у чародея, /Чем дальше больше – тем нельзя, /Чем больше дальше – тем сильнее!»
Ты был прав, Стасик, – «тем сильнее»!.. И никто нам не мог даже слова сказать!.. Мы всегда – в Зоне. Особлаг. Мордовлаг. Режим строгий. На спецу. БУР. ШИЗО. Вот литература, вот слова! От коих не одна кружилась голова. А вот несгибаемая русская героиня Верочка Лажкова. «Живи как все, будь проще, вынь руки из
Вот гениальный Жемчужников – его я вылечил от импотенции, – и каждое утро он стоял перед моей дверью на коленях с коньяком для меня и цветами для мамы.
А вот люди, не лишенные способностей, но занятые удовлетворением только грубых чувственных потребностей, они есть «мудха» – по-русски «ослы». Вот Юлиан Ляндрес (Семенов) – рулит мимо на старом «ЗИМе», шикарно тормозит, тащит на пельмени или на пиво. Я был еще знаменит, а он был только начинающий журналист, хоть и старше на десять лет. Он еще не романтизирует палачей, не воспевает шпионов, не жирует от КГБ по всему миру, он как бы в оппозиции, пытается басить своим визгливым тенорком, с понтом под обожаемого Хэма! – о нем мы вечно спорим у пивных ларьков. Он просит меня прочесть его весьма либеральные «Пять рассказов из жизни геолога Н. И. Рябининой». Я одобрямс. Но тут судьба дает Юлику шанс – он случайно знакомится с приемной дочерью гимнюка № 1, вальяжной и загадочно молчаливой Катей Михалковой, – и Юлик шанса не упускает! Свадьба, напутствие баснописца, как бы скромное приданое… Но главное приданое, как вы понимаете, – рельсы!.. Да, буквально через полгода у Юлика, поставленного баснописцем на верные рельсы, выходит повесть «Дипломатический агент». А дальше – сотни агентов – и семнадцать мгновений! Сколько славы у народа! А бабок!..
Но как наказал Бог! Куда эти рельсы привели! Страшная судьба!..
Чуть позже о том же Хемингуэе я спорю с великим тореадором Домингином и Лючией Бозе (его тогдашней женой) – познакомились на первом или втором МКФ, с восторгом встречались каждый день – сколько виски и прочих де Сантисов!
У гостиницы «Москва», рано утром выползающего из пресс-бара, меня хватает за руку маленькая, некрасивая, желтолицая то ли итальянка, то ли еврейка (весьма пожилая – так мне казалось в двадцать три года) с категорической просьбой показать ей Мавзолей, чтобы конкретно осмотреть центральный русский Труп. Она так трогательна со своим ужасным английским, глазами, полными специальной русской тоски, – и эта манера каждую секунду воздевать к небу пятерню, раскрытую к груди! Прощаясь, она сама дарит мне автограф в маленькой зеленой книжечке (чудом не выбросил!). Я кисло благодарю, высматривая что-нибудь блонд с длинными ногами. А вечером, после фестивальной суеты добывания билетов, где-то под открытым небом, рядом с какой-то странной студенткой Кирой и ее мужем я смотрю, рыдая, «Ночи Кабирии» – и узнаю желтолицую!
Это была Кабирия – Джульетта Мазина! – второй удар кино после Урусевского! Счастливая «ирония судьбы» – через тридцать лет, в ее последний приезд в Москву
А студентка Кира стала впоследствии великим режиссером Муратовой…
Фестиваль, пресс-бар… мы шалили с Робером Оссейном, меняясь пропусками и приводя охрану в жуткую панику. Я первым в СССР танцевал с Мариной Влади – ах, какая толстая, в пудре, живот, фу! Я вывел из себя Ричарда Харриса, танцуя до утра с его замечательной женой из «My Fair Lady» – как ее?.. И утром, обидевшись на жену, он улетает! – чудесное решение для «невыносимого». А я ведь был никем, не Андроном, в смысле позорных «побед» над стареющими спивающимися еврейками. О женщины, услада гениев! Вот нежная и ослепительная Весли Фосс, шведка-певичка из фильма «Звезды бродят по России», – нашли в Сочи и рванули за ней на машине с Максом Шостаковичем в Питер. Макс очень старался, но фамилия на этот раз не сработала, она выбирает меня! – правда, Ксюша (так дружески мы звали Макса), теперь ты большой церковник, говорят? и – ханжа? Грехи-то ведь наши были – веселые, пушкинские, не смертные!! Не спорю, мы бултыхались в постоянном алкогольном водопаде! От смертных крайностей спасали нравственные тормоза – спасибо, мама! – и чудовищное здоровье, заработанное в Сибири.
Фестивали пролетали… Я дружил и с совершенно непьющим, сверхсерьезным Борисом Львовым-Анохиным, до сих пор восхищаюсь его замечательными эстетскими спектаклями на Малой сцене ЦТСА, озвученными квартетами Шостаковича, – «Всеми забытый», «Средство Макропулоса» с великой Любовью Добржанской – чудо, волшебство, колдовство! Сейчас таких режиссеров просто нет – Виктюк не в счет, он ущербен, Васильева я не видел. Тогда же в какой-то случайной компании поляков я встретил вдруг своего бывшего школьного учителя – ДЮМа! – Юлика Даниэля. Как он смутился, узнав меня! Он уже дозрел до яростного антикоммунизма, смотрел на меня виновато! Был так обаятелен, деликатен, рассказал о своих «переводах». С легким сердцем я простил его – все ведь к лучшему! Договорились встречаться. Это было в 1962-м, кажется. А в 1965-м я прочел книгу Николая Аржака «Говорит Москва». А через три дня Верочка Лажкова мне объяснила, кто этот Аржак! И через полгода мы с Сержем пробивались на суд над Даниэлем и Синявским, и нас тут же замели. Я выпутался, Сержа – привычной тропкой в психушку; тогда его, впрочем, сажали ненадолго. Вот как обернулась история с моим исключением из школы за «антисоветскую деятельность»!..
Конец ознакомительного фрагмента.