Византийское миссионерство: Можно ли сделать из «варвара» христианина?
Шрифт:
Между тем тот факт, что в Эфиопии находились наряду с сирийцами (ср. с. 79) также и греческие проповедники, доказывается реликтами греческой лексики [219] . Разумеется, большинство эллинских заимствований относится к общехристианскому пласту, который мог попасть в эфиопский через коптское или арабское посредство, однако некоторые лексемы поддаются лишь одному–единственному объяснению: византийские монахи достаточно долгое время жили бок о бок с местными. Таковы, например, Ьгапа< (пергамен), deha< (бедняк), pagumen< (вставные дни календаря), shema< (монашеское одеяние, схима), senkesar< (синаксарь) [220] .
219
При этом следует помнить, что примерно половина греческих заимствований в геэз не имеет специально религиозного характера ( С Р·: A. Moges, «Ethio-Hellenic Relations», Abba Salama , vol. 3 (1972), p. 183—184).
220
I. A. , , Abba Salama , vol. 10 (79), p. 165—168.
Итак, в эфиопской традиции наблюдается огромный интерес к византийским миссионерам и их деятельности [221] .
221
В эфиопском Синаксаре воспроизводится уже известная нам (и в Целом легендарная, ср. с. 43) история о том, как Хермон, епископ Иерусалимский, послал по миру миссионеров, но там переиначен рассказ о миссионере Василии: Хермон «назначил этого святого человека быть епископом, но не какого-нибудь одного города — он послал его проповедовать в города язычников, у которых не было ни религии, ни веры. И этот святой человек Василий пришел в город неверных и проповедовал из Евангелия Господа Иисуса Христа, а они били его и выгнали его из всех своих городов. Когда же он пришел в города культурных людей и начал проповедовать им… то половина людей уверовала… а половина ничему не поверила и выгнала его» {The Book of the Saints of the Ethiopian Church / Ed. R. W. B. Budge. Vol. Ill (Cambridge, 1928), p. 687).
222
Honigmann, Eveques , p. 130.
223
C. Conti Rossini, «La leggenda di Abba Afse in Etiopia» (cm . прим. 13), p. 128, 130—131.
224
Sergew Hable-Selassie, Ancient and Medieval Ethiopian History to 1270 (Addis-Abeba, 1972), p. 165—166.
Здесь мы впервые сталкиваемся с явлением, которое потом будет нам встречаться еще несколько раз: с отсутствием современных византийских свидетельств о христианизаторской деятельности самих византийцев — отсутствием тем более вопиющим, что варварские источники рассказывают о ней весьма охотно. Назовем этот феномен «молчанием века». В случае с Эфиопией его можно было бы объяснить тем, что на самом деле весь корпус вышеприведенных текстов должен быть передатирован на VII в. — тогда получится, что «римские святые» не столько по доброй воле пришли из могущественной Империи, не столько бежали из нее же от религиозных гонений, сколько спаслись из Империи, отступавшей под ударами арабов. Ситуации «бегства из Египта» куда лучше соответствует приведенное выше описание из Жития Михаила (см. с. 77), где упоминаются «магистраты и весь народ» [225] . Тогда молчание греческих источников стало бы понятнее: от периода арабского нашествия их дошло немного.
225
Haile Getatchew, «А New Look at Some Dates of Early Ethiopian History», Museon , vol. 95 (1982), p. 316—318, esp. p. 518, n. 18.
Если же оставаться на базе традиционных датировок, то придется признать, что ни византийская церковь, ни имперские власти не так уж и гордились миссионерскими успехами как таковыми — гораздо важнее были успехи политические. Хотя никаких реальных шансов подчинить бесконечно далекое Аксумское царство у Константинополя не было, в идеале византийцы все равно считали его подвластным себе — об этом свидетельствует как письмо Констанция II (см. с. 48), так и ложное сообщение Малалы (см. с. 74). Видимо, эта идеологическая установка греков была известна и в самой Эфиопии. Мало того, как в IV в. (см. с. 49), так и в VI в. там нашелся своего рода «ответ» на имперские притязания Константинополя — собственная религиозно–политическая концепция, зеркально отражавшая византийскую. В ней константинопольский император воспринимался как младший брат эфиопского негуса [226] . В эфиопской апокалиптике со ссылкой на «рукописи церкви Софии в Константинополе» рассказывается, что «два царя, Юстин, царь Рима, и Калеб, царь Эфиопии, встретились в Иерусалиме и разделили между собою землю… и во имя любви оба они стали носить титул царя Эфиопии» [227] . Видимо, в такой ситуации «конфликта легитимностей» византийская власть предпочла в конечном счете практически исключить Эфиопию из своей культурной вселенной.
226
I. Shahid, «The Kebra Negast in the Light of Recent Research», Idem, Byzantium and the Semitic Onent Before the Rise of Islam. Variorum Reprints (London, 1988), X, p. 161—164.
227
The Queen of Sheba and Her Only Son Menyelek / Tr. E. A. Wallis Budge (London, 1922), p. 167, 226. В. М. Лурье датирует эту легенду VII в. (В. М. Лурье, «Из Иерусалима в Аксум через храм Соломона: архаичные предания о Сионе и Ковчеге Завета в составе Кебра Негест и их трансляция через Константинополь», Христианский Восток , · 2 (новая серия) (2000), с. 166—172).
III. Северная периферия
Император Юстиниан I был своего рода чемпионом «государственной» миссии. Помимо прочего, он хотел христианизировать все население Империи. Так, его посланник Иоанн Эфесский насильственно крестил в одной только Малой Азии около 80 тысяч человек и построил 90 церквей. Об Иоанне известно, что его послал миссионерствовать лично император Юстиниан [228] . Нас, однако, больше интересуют заграничные христианизаторские опыты императора. Рассмотрим прежде всего Причерноморье.
228
Пикантность ситуации в том, что Иоанн был монофиситом — а эту ересь в Византии жестоко преследовали. «Неужели, — задается вопросом И. Энгельгардт, — Юстиниан не мог найти православного?» (Engelhardt, Mission, S. 22). Дело, скорее всего, было в том, что монофиситство реально превратилось в гонимую ересь лишь после 548 г., а до этого времени Юстиниан заигрывал с монофиситами, составлявшими значительную часть населения в восточных районах Империи. Например, его посол Проб направил 13 мулов, груженных провизией, в помощь армянскому миссионеру Кардосту, трудившемуся среди гуннов (Н. В. Пигулевская, Сирийская средневековая историография (Санкт–Петербург, 2000), с. 291. Подобная терпимость имела, как мы убедимся, весьма важные последствия для судеб христианства среди варваров.
Как уже говорилось выше (см. с. 49), в Херсоне бытовала местная легенда о епископах, якобы старавшихся обратить город в христианство в начале IV в. История эта имеет много изводов, отражающих разные стадии ее развития. На первом этапе легенда призвана была обосновать автокефалию Херсонской церкви ее происхождением от иерусалимского патриарха Хермона; позднее историю обработали в интересах Константинопольской патриархии, получившей верховенство над Херсоном: тут в дело был введен сам император Константин Великий, якобы лично озаботившийся насаждением в Херсоне истинной веры. На третьем этапе развития легенды, когда все эти распри уже забылись, Хермон
229
Имя либо пропущено переписчиком, либо выпало при публикации, поскольку оно логически необходимо в этом месте фразы.
230
F. Halkin, «La passion des sept eveques de Cherson (Crimee)», AB, vol. 102 (1984), p. 254—255.
231
К. Цукерман, «Епископы и гарнизон Херсона в IV в.», Martieриалы по археологии, истории и этнографии Таврии, вып. 4 (Симферополь, 1994 [1995]), с. 253—262.
232
В. М. Зубарь, «Проникновение и утверждение христианства в Херсонесе Таврическом», Византийская Таврика (Киев, 1991), с. 18.
233
F. Halkin, «La passion» (см. прим. 38), р. 260.
234
В. В. Латышев, «Жития св. епископов Херсонских», Записки имп. АН, VIII серия, т. 8, № 3 (1906), с. 7.
235
Супрасьльски или Ретков сьборник. Изд. Й. Займов, М. Капалдо. Т 2 (София, 1983), с. 534—535. В самой же древней версии, сохраненной лишь в грузинском переводе, начало истории вообще утрачено.
От Херсона на восток тянулись земли, в которых византийский контроль распространялся не дальше цепи крепостейфакторий. Так, епископ Стратофил, сидевший на Никейском соборе от Питиунта, был, конечно, представителем греческого населения этого эмпория, а не христианизованных варваров. Тем не менее со второй половины V [236] , а самое позднее со второго десятилетия VI в. [237] начинается массовая христианизация варваров, от Таманского полуострова на западе [238] до реки Риони на востоке. За пределами византийских крепостей, церковное строительство отмечено в местах расселения варваров: Цандрипше, Дранде, Цибиле, Нокалакеви [239] . Хуже сохранились, но тем не менее могут быть отнесены к тому же периоду храмы в Шапкы, Мрамба, Зиганисе, Сепиети, Ноджихеви, Вашнари, Петре [240] . Многие из этих церквей находятся в отдалении от моря и явно были рассчитаны не на подданных Империи, а именно на варваров. В некоторых из них обнаружены баптистерии, пригодные для крещения взрослых [241] , из чего следует, что храмы явно были центрами миссионерства. Применение дорогих строительных материалов и высокое мастерство зодчих свидетельствуют, что строительство велось на имперский счет.
236
И. Ш. Агрба, Взаимоотношения Абхазского щрства и Византии (конец VIII-X вв.). Дисс. (Москва, 1989), с. 192—193.
237
Е. К. Аджинджал, «Об одном аспекте ранневизантийской дипломатии на Кавказе», Вестник древней истории, 1987, № 3, с. 178.
238
В Боспорском царстве христианство распространилось в V в., см.: П. Д. Диатроптов, Распространение христианства на Боспоре в III-VI вв. Депон. рук. ИНИОН (Москва, 1986), с. 49—56; Э. Я. Николаева, Ю. М. Десятчиков, «О распространении христианства на Боспоре», Таманская старина, вып. 1 (СПб., 2001), с. 84—85.
239
Хрушкова, Памятники, с. 174—177, 259—270, 299—313, 332—336.
240
Там же, с. 322—327, 331—332, 341—353.
241
Там же, с. 412—416; L. Khroushkova, «Les baptisteres paleochretiens du littoral oriental de la Mer Noire», Зборник радова Византолошки Институт, т. 20 (1981), с. 15—22.
Наш главный источник письменных сведений о кавказском христианстве VI в. — светский историк Прокопий Кесарийский, придворный историограф императора Юстиниана. Самый тот факт, что данный автор, прямо заявляющий, что церковную историю он напишет как-нибудь в другой раз (Procopii Bella, VIII, 25, 13), считает нужным тем не менее вдаваться в детали христианизации варваров, великолепно демонстрирует степень увязанности миссионерства с общеимперскими задачами. Между прочим, церковный историк конца VI в. Евагрий, рассказывая о тех же сюжетах, пересказывает Прокопия слово в слово.
Христианство на Кавказе ассоциировалось с византийским политическим влиянием — это легко понять, например, из следующего пассажа Прокопия: «Сей народ (ивиры — С. Я.) — христианский и соблюдает законы этой религии ревностнее, чем все люди, каких мы знаем — а ведь они издревле являются подданными персидского царя» (Procopii Bella, I, 12, 3). Или такого: «Теперь там (на реке Фасис–Риони. — С. И.)живут люди,не являющиеся подданными ни ромейского, ни персидского царя, разве что им как христианам епископы лазов поставляют священников» (Procopii Bella,VIII, 2, 17). О таких качествах алан и авасгов, как «христианство» и «дружба с ромеями», Прокопий говорит через запятую (Procopii Bella, II, 29, 15).
Как Юстиниан понимал характер и цели государственного миссионерства, можно проследить на примере крещения авасгов (абхазов). Прокопий описывает его следующим образом: «В царствование… Юстиниана случилось так, что все у авасгов изменилось в сторону большей мягкости . Ведь они приняли догматы христиан, и император Юстиниан, послав к ним одного из дворцовых евнухов по имени Евфрат, авасга по происхождению, категорически запретил их царям впредь оскоплять кого бы то ни было из своего народа… Тогда же император Юстиниан, возведя у авасгов храм Богородицы и поставив им священников, добился, чтобы они выучили все христианские правила . Авасги же, убив обоих своих царей, тотчас захотели жить свободно» (Procopii Bella,VIII, 3, 18—19, 21, ср. Euagrii IV, 22, p. 172).