Византийское миссионерство: Можно ли сделать из «варвара» христианина?
Шрифт:
Таким образом, Йемен представляет собой пример активной миссионерской деятельности византийцев далеко за пределами их собственных границ. Пример этот демонстрирует как организационную силу имперской церкви, так и ее оперативную слабость, неумение приспособить теоретические постулаты к конкретным обстоятельствам жизни варваров. Коль скоро миссионеры действительно навязывали химьяритам составленные для них «Законы», то неудивительно, что духовные плоды деятельности византийцев в Химьяре оказались недолговечны.
V. Арабы византийско–персидского пограничья
Если вмешательство Юстиниана в религиозную жизнь Южной Аравии преследовало стратегические цели, то крещение арабских племен (ср. выше, с. 51 сл.), соседивших с Империей на востоке, было связано с необходимосгью оберегать от них границы. К V в. в лимитрофной зоне между Византией и Ираном оформились два влиятельных кочевых союза — лахмиды и гассаниды. Лахмидский правитель Абу–Джафур дважды подвергался христианской агитации: впервые в 500 г. ему направил письмо монофисит Филоксен Маббугский, второй раз, в 513 г., — столь же страстный монофисит Севир Антиохийский (он был патриархом в Антиохии с 513 по 518 г.) [264] . В это время Империя все еще активно использовала монофиситов для миссионерской деятельности (ср. с. 82), но лахмиды, являвшиеся клиентами Персии, в основном принимали несторианство, запрещенное в Византии и потому находившееся под патронажем шахов. Когда в 524 г. монофисит Симеон из Бет–Аршама начал проповедовать в Хире, столице лахмидов, то местные жители пожаловались персам, что это — византийский агент, и арестовали его [265] .
264
Shahid, Byzantium , p. 697, 706.
265
Trimingham, Christianity , p. 169—170.
Западнее
266
Shahid, Byzantium , p. 595—596.
267
Honigmann, Eveques, p. 159—164.
268
Shahid, Byzantium , p. 850—853.
Другой проповедник, Ахудеммех, рукоположенный в 559 г., обращал в какое-то нехалкидонское христианство (скорее всего монофиситство) арабские племена, «живущие в шатрах» в области Джазира. Его сирийское житие [269] содержит богатейший материал о миссионерстве среди варваров–кочевников, и оно безусловно заслуживало бы подробнейшего разбора— однако Ахудеммех был не византийским, а персидским подданным. Его плодотворная деятельность, закончившаяся мученической кончиной от рук персов в 575 г., никак не была связана с Византией (где к тому времени монофиситство начали жестоко преследовать), но сильно повлияла на монофиситскую церковь. В сравнении с Житием Ахудеммеха, наполненным мельчайшими деталями миссионерского быта, особенно хорошо заметно, сколь мало нам известно о греческих миссионерах. Из сирийского текста мы узнаём, как сильно опасался герой трудностей арабского языка [270] — греки практически ничего не сообщают о лингвистических затруднениях (ср. с. 304). Агиограф ставит читателя в известность о том, что Ахудеммех не пытался побудить кочевников к оседлости [271] — в то время как византийцы именно это считали своей главной задачей (ср. с. 309); Житие сообщает, что миссионер «собрал и привел священников из многих областей, мягкими словами и дарами он убедил и обласкал их с тем, чтобы в каждом роде поставить одного священника и диакона, он установил и дал имена церквам по именам шейхов их родов, для того чтобы они помогали во всяком деле и [со всякой] вещью, потребной для них» [272] — и о подобных маленьких миссионерских хитростях мы ни слова не узнаём от византийцев!
269
«Histoire de Mar Ahoudemmeh, apotre des arabes de Mesopotamie», PO. Vol. 3, № 1 (Paris, 1909).
270
Ibid., p. 22.
271
Ibid., p. 27—28.
272
Пигулевская, Арабы,с. 279.
Отколовшиеся от монофиситов юлианисты (ср. с. 80) также вели активную миссионерскую деятельность среди варваров: имея базой Александрию, они в середине VI в. рассылали епископов в Персию, северную и южную Аравию, Эфиопию, Армению, Кавказскую Албанию [273] . Однако эта деятельность не пользовалась поддержкой Византии, даже когда ее власти заигрывали с монофиситами.
Вся вышеописанная миссионерская работа велась по преимуществу носителями сирийского языка, однако греческий играл важную роль в жизни варварской церкви. Крупнейшим христианским центром для арабов–кочевников являлсяхрам св. Сергия в Русафа (в совр. Сирии). Сергий был особым, специально «арабским» святым (он даже именовался в надписях «Сергий Варварский» [274] ) — так вот, религиозная жизнь этого города, расположенного к востоку от эллинизированных центров Передней Азии, явно шла на греческом языке. От 1–й пол. VI в. дошла грекоязычная надпись, найденная в «базилике А» на развалинах Русафа: «По милости Божией епископ Сергий, родственник хорепископа Марония, построил эту церковь, покрыл ее крышей, навесил двери и украсил всё мрамором» [275] . На стенах Русафа также есть греческие надписи. Например, «Да здравствует вера христианская! » [276] . Вряд ли в Русафа приезжали природные носители эллинского наречия, но в качестве языка церкви там использовался именно греческий.
273
Honigmann, Eveques, p. 128—130.
274
Ср. (Shahid, Byzantium, p. 505), правда, подразумевается не столько «варварский» святой, сколько «святой Варварской Равнины» — по названию пустыни.
275
Е. К. Fowden, The ВагЬапап Plain. Saint Sergius Between Rome and Iran (Berkeley — Los Angeles — London, 1999), p. 87.
276
W. Karnapp, Die Stadtmauer von Resafa in Syrien (Berlin, 1976), S. 46.
Кроме того, этот язык обладал в глазах арабских племенных вождей важным политическим звучанием. В той же Русафа имеется надпись, прямо выдающая свое негреческое происхождение: «Да здравствует удача Аламундара!». Она была сделана в 570–х гг. бедуинским князьком, союзником Византии. Для этого крещеного араба греческий язык надписи имел не столько информативное, сколько статусное значение— он подчеркивал его связь с Империей! Греческие надписи находят и еще дальше на восток от Русафа — все эти эпиграфические свидетельства оставлены арабами, использовавшими греческий в статусных целях, как «язык власти» [277] .
277
Е.
Итак, эллинизм играл существенную роль в религиозной и политической жизни арабов–кочевников, однако греческие источники сообщают очень мало сведений на этот счет. Империя и тут больше внимания уделяла отвращению варваров от ереси, чем обращению их в христианство (ср. с. 51). Вот как выглядит рассказ Евагрия о событиях 580 г.: «Нааман, филарх враждебных скинитов [«обитателей шатров»], являвшийся [раньше] грязным язычником и лично приносивший человеческие жертвы своим демонам, пришел к святому крещению, а [статую] Афродиты из чистого золота расплавил на огне и раздал бедным. А [епископ] Григорий, по указанию императорской власти объезжая пустынные области ( … ) так называемого Лимеса, где имело наибольшую силу учение Севира, излагал церковные догматы и привел к Божией церкви многие крепости, деревни, монастыри и целые племена » [278] . Как видим, если отвращение арабов от северианства есть предмет активных и сознательных усилий, получивших санкцию самого императора Тиверия [279] , то обращение варвара в христианскую веру выглядит у Евагрия как абсолютно самопроизвольное и не предполагающее никакого внешнего вмешательства.
278
501, 505. Последние эпиграфические находки свидетельствуют о том, что греческий язык использовался в христианских надписях Ближнего Востока гораздо дольше, чем там держалась византийская власть, — самая поздняя надпись, найденная в области реки Иордан, относится к 722 г. (A. Sartre-Fauriat, «Georges, Serge, Elie et quelques autres saints, connus et inedits de la province d’Arabie», Romanite et сШ chretienne, permanence et mutations , integration et exclusion du Г au V е siecle. Melanges en honneur d’Yvette Duval (Paris, 2000), p. 301).
279
См.: Honigmann, Eveques , p. 244.
По мнению арабиста Спенсера Триминхэма, «византийцы и арабы никогда не понимали друг друга» [280] , но последнее доверие к бедуинам греки утратили после окончательного запрета на монофиситство в Империи; гассаниды отказались отречься от этой «ереси», несмотря на активные усилия Константинополя насадить у них халкидонизм [281] . Все это привело к политическому разрыву. И тем не менее, несмотря на прекращение союзнических связей, арабы–христиане продолжали испытывать почтение к Византии. Так, уже в 637 г. последний правитель гассанидов Джабала бежал от своих соотечественников–мусульман в Константинополь [282] . У арабовкочевников из племени Таглиб христианство просуществовало еще три столетия после прихода ислама. Их епископ Георгий (640—724 гг.) переводил на арабский Аристотеля и писал схолии к трудам Григория Назианзина [283] , однако ни о каких контактах этих христиан с Империей не известно.
280
Trimingham, Christianity , p. 184.
281
Ibid., p. 186.
282
Ibid., p. 188.
283
Ibid., p. 175—176.
VI. Судан
Вернемся, однако, к Юстиниану. Теперь пора исследовать его религиозную политику в долине Нила. Верный себе, император насильственно провел поголовное крещение всего Верхнего Египта (Procopii De aedificiis, VI, 2, 15—20), принудил своих ливийских подданных «отказаться (… ) от отеческих нравов и сделаться христианами» (Ibid, VI, 2, 22—23, ср. VI, 3, 10) и «убедил стать христианами» (Ibid., VI, 4, 12) жителей Триполитании. Добрался он и до поликонфессионального святилиЩа на острове Филы (ср. выше, с. 57), на самой границе имперских владений. В 535—537 гг. находившееся там капище было превращено в храм св. Стефана. Вот как рассказывает об этом Прокопий Кесарийский: «Нарсес… командующий тамошними войсками, по приказу императора уничтожил капища, посадил в темницу жрецов, а статуи отослал в Константинополь» (Procopii Bella, I, 19, 36—37). Уже в 537 г. в новоосвященной церкви появляется первая вотивная надпись, оставленная аборигеном: «Я Феодосий нубиец» [284] . Этот Феодосий — первый известный нам варвар–христианин в Судане.
284
Fontes, № 325, р. 1181.
Юстиниан не ограничился территориями, так или иначе подконтрольными имперской власти, но предпринял попытку сознательного, инициативного насаждения религии вне Византии. История миссии в Судане известна гораздо лучше, чем любая другая, благодаря тому, что в нее вмешалось соперничество между двумя толками византийского христианства: халкидонизмом и монофиситством, а главное — между царственными супругами Юстинианом и Феодорой, покровительствовавшими соответственно обоим этим толкам. Главным и практически единственным нашим источником здесь является Иоанн Эфесский, который, напомним (ср. с. 82), сам был монофиситом. Согласно его рассказу, идея миссии в Нубию возникла в 537 г. в кружке сосланного в Константинополь монофиситского патриарха Александрии Феодосия, жившего под покровительством императрицы Феодоры. «Пресвитер Юлиан… проникся духовной ревностью по отношению к тому народу, коснеющему в заблуждении… который не только не подчинялся Римскому царству, но и получал дань… [285] Он пошел и сообщил о том блаженной императрице Феодоре, чтобы она дозволила устроить обращение этого народа. Императрица, поелику пламенела ревностию по Боге, приняла это с радостью и обещала сделать все, чтобы тот народ был обращен от заблуждения идолослужения. В радости она сообщила о том победоносному императору Юстиниану, и упрашивала его и усердно хлопотала, чтобы послать туда богобоязненного Юлиана. Но когда император услыхал, что она хочет туда послать одного из противников [Халкидонского] Собора, он не обрадовался, так как намеревался писать своим епископам в Фиваиду, чтобы они пошли, проповедовали и «насадили там имя [Халкидонского] Собора“. Теперь и он стал усердно хлопотать и старался предупредить ее и поспешно послал послов с деньгами и крещальными одеждами, а также с дарами для царя народа, и с письмами воеводе» [286] .
285
Процитируем здесь краткие слова позднего автора Бар Эбрея, опиравшегося, однако, на какую-то раннюю традицию: «Юлиан… возымел ревность обратить к истинной вере черный народ Нубии… который был языческим и часто грабил ромейские земли» (Gregorii Barhebraei Chronicon Ecclesiasticum. Vol. I (Lovenii, 1872), p. 230).
286
Johannis Ephesini, p. 137; русский перевод: Розов, Нубия , с. 1—2.