Влас Дорошевич. Судьба фельетониста

Букчин Семен Владимирович

Дорошевич во время случайной встречи с редактором в Большом театре горячо благодарил за помощь. «Книга увидела свет только благодаря вам. Я сам не мог бы ее выпустить, потому что не умею усидчиво и кропотливо работать <…> Написать фельетон или статью меня хватает, а вот сидеть и приводить в порядок чужой труд — слуга покорный, не могу», — сказал он, пожимая Тулупову руку. Будучи «чистой воды» журналистом, он считал свое дело законченным уже на газетной полосе. Его звала и увлекала ежедневная встреча с читателем. Случай с «Сахалином» — тот редкий и счастливый, когда редактор-профессионал помог рождению знаменитой книги.

Первое издание вышло, таким образом, в «композиции» Тулупова и было, по его воспоминаниям, одобрено Власом Михайловичем. Следовательно, можно говорить об определенной авторизации редакторского труда. Но Дорошевич и сам, как ни парадоксально это звучит, приложил руку к собственной книге, проявив при этом и усидчивость и кропотливость. При его жизни вышли четыре отдельных издания «Сахалина» (два в 1903, в 1905 и 1907 годах). Если второе издание (1903 г.) было повторением первого, то третье (1905 г.) несет на себе следы серьезной авторской правки. Дорошевич произвел «перемонтировку» в отдельных очерках (раздел о палаче Хрусцеле перенес из очерка «Телесные наказания» в очерк «Палачи»), убрал некоторые повторы, произвел существенные сокращения в очерках «Интеллигентные люди на каторге» и «Поэты-убийцы», снял отдельные абзацы, строки, сноски, эпиграфы и подзаголовки, уточнил даты, ввел новые примечания, раскрыл некоторые фамилии,

ранее обозначенные только первой буквой. Купюры в рассказах о конкретных каторжанах, главным образом дворянского, интеллигентного круга, безусловно, связаны с изменениями в их судьбах, произошедшими за годы после выхода книги. Впрочем, и судьба женщины простого сословия была ему небезразлична: фамилию крестьянки Коноваловой он изменил на Шаповалову, поменяв одновременно и название очерка (в первом издании — «Каторжные работы Коноваловой», в третьем — «Женская каторга»). Есть правки, связанные с изменениями в законодательстве. Каторга шла к своему концу, и Дорошевич не мог этого не чувствовать.

При всем уважении к замечательному издателю И. Д. Сытину нельзя не отметить, что все четыре издания «Сахалина» содержат немало опечаток, ошибок как смыслового, так и орфографического характера. Впрочем, от таких ошибок не свободны и газетные публикации, тексты которых Дорошевич присылал из самых разных точек земного шара, находясь в очередном заграничном вояже и не имея возможности проверить в гранках точность набора. Тем не менее газетные публикации следует считать наиболее близкими к авторскому тексту.

21 ноября 1902 года в «Русском слове» появилось объявление о поступлении в продажу книги Дорошевича «Сахалин» (хотя на титульном листе указан год 1903-й). А десятью днями ранее, 11 ноября, началась публикация с продолжением большого очерка «Как я попал на Сахалин». Он был напечатан в семи номерах газеты и затем дважды выходил отдельным изданием.

Есть основания предполагать, что в какой-то степени со вторичным пребыванием на Сахалине в 1902 году (это был краткий заезд на остров в конце большого путешествия по Востоку) Дорошевич связывал работу над третьей частью, основной материал для которой был тем не менее собран во время поездки 1897 года. 6 декабря 1902 года «Русское слово» объявило, что в следующем году в газете «будет напечатана 3-я часть очерков „Сахалин“». Публикация началась тематическим циклом «В рудниках» и продолжалась с января по апрель 1903 года. Затем были напечатаны еще три очерка — «Иоаким Горшенин», «Дикари» и «Муж, каких три», из которых два первых имели подзаголовок «3-я часть „Сахалина“», а последний — просто «Сахалин». Вероятно, автор считал третью часть незаконченной, и, может быть, и по этой причине она никогда не включалась в отдельные издания «Сахалина» ^[682] .

682

Впервые 3-я часть «В рудниках», как и цикл заметок «На Сахалин» и другие сахалинские публикации Дорошевича, оставшиеся на страницах периодики, воспроизведены в издании: Дорошевич В.М. Сахалин. В 2-х томах. Вступ. статья, сост., подготовка текстов и комм. С. В. Букчина. Южно-Сахалинск, 2005. Этот двухтомник на сегодняшний день является наиболее полным и впервые прокомментированным сводом сахалинских публикаций Дорошевича. После выхода в 1907 г. четвертого издания «Сахалин» долго не переиздавался. А. М. Горький в 1922 г. собирался переиздать книгу Дорошевича в руководимой им «Всемирной литературе», о чем сообщил вдове писателя, актрисе О. Н. Миткевич: «Милая Ольга Николаевна! Принят к изданию „Сахалин“ в двух томах. Вы имеете право получить 50 % гонорара. Как это сделать — Вам сообщит Слезкин, я ему скажу. Будьте здоровы. А. Пешков» (Цит.: Теплинский М. Влас Дорошевич — автор книги «Сахалин». С. 134). Но что-то, видимо, не сложилось, и книга не была издана «Всемирной литературой». В 1935 г. «Сахалин» в двух томах вышел в Париже в издании библиотеки журнала «Иллюстрированная Россия» (тираж был отпечатан в типографии Бейлинсона в Таллине). Восемь очерков из «Сахалина» вошли в сборник Дорошевича «Рассказы и очерки», вышедший в издательстве «Московский рабочий» в 1962 г. (2-е изд. — 1966). «Сахалин» как книга, «полная сенсаций и ужасов из криминального мира», стал особо притягательным для частных издателей с 90-х годов XX в. Некоторые из них из «рыночных соображений» меняли название книги, другие, не удовлетворяясь этим, произвольно «перемонтировали» тексты, одновременно сокращая и даже дописывая их в целях «новой связности». Книги выходили без вступительных статей и комментариев, как правило, сопровождаемые крикливой издательской аннотацией или небольшим вступлением, нацеленным на ту же «сенсационность» и содержащим фактические ошибки. Под названием «ГУЛАГ царской России» напечатало в 2001 г. «Сахалин» издательство Эксмо-Пресс. Это же издательство, видимо, откликаясь на упреки в самовольном переименовании книги, но будучи не в силах отступить от «рыночной традиции», в 2008 г. снова выпустило «Сахалин», на этот раз сделав названием книги авторские названия двух ее частей — «Каторга. Преступники». Подлинный произвол по отношению не только к названию, но и к тексту книги воплощает трехтомник, вышедший в 2001 г. в издательстве «Захаров». Проделав различные манипуляции (бессмысленная разбивка на три отдельно выпущенные и нелепо озаглавленные части — «Каторга-1», «Каторга-2» и «Каторга-3», переименования ряда очерков, сокращения текста и даже дописывание за Дорошевича в целях «новой связности»), издатель тем не менее извещает: «Печатается по первому изданию». По сравнению с этим вопиющим самоуправством более прилично выглядят репринтное издание «Сахалина» (Elibron Classics, 2000) и перепечатка издания 1907 г., осуществленная в 1996 г. издательством «Пресса».

Сразу же после выхода в издательстве Сытина первого отдельного издания «Сахалина» по специальному правительственному распоряжению книга на некоторое время была изъята из публичных библиотек, запрещалась, как уже упоминалось, ее продажа на железнодорожных станциях и рынках. Но это, как пишет Тулупов, только подстегнуло интерес публики. Впрочем, еще до появления книги «Сахалин» власти весьма нервно реагировали на сахалинские очерки Дорошевича. Гонения на «Одесский листок» были только началом. В феврале 1901 года, в дни сорокалетия отмены крепостного права, Дорошевич выступил с большим очерком «Крепостное право в XX столетии», в котором напомнил, «что есть еще уголок земли русской, где крепостное право не тронуто и цветет во всей его махровой прелести».

Своеобразным героем «Крепостного права в XX столетии» стал старый московский знакомый, бывший владелец типографии и издатель нескольких газет, авантюрист по жизни и убежденный крепостник по натуре Владимир Бестужев. Если в очерке «Свободные люди острова Сахалина» (раздел «Редактор-издатель») Дорошевич дает краткую квинтэссенцию его деятельности — «бил, колотил, драл неистово», то на этот раз он подробно разворачивает картину хозяйничанья и «воспитательной работы» усопшего к тому времени бывшего издателя и смотрителя поселений. Примечательны его монологи, раскрывающие «крепостническую философию»: «Что там ни говори, а крепостное право, оно в сердце еще осталось, в сердце. Веет еще им. Крепостнику жить можно <…> Западу не годится крепостное право, — черт с ним, пусть у них не будет. А у нас опыт доказывает, что полезно крепостное право. Ввести опять!»

Эти откровения и дополняющие их картины сахалинского быта, запечатленные в очерке, опубликованном в «России», были так впечатляющи, что сам военный губернатор Сахалина генерал-майор М. Н. Ляпунов посчитал нужным лично ознакомить Главное тюремное управление со своим «опровержением». Естественно, губернатор «возражает» почти по всем пунктам. «Явная ложь», «чистейший вымысел» —

такова основа его аргументации. Не было ни назначения каторжан в услужение чиновникам, ни «забитости и панического страха» у поселенцев «пред начальством». Вообще прибыв на Сахалин «всего через год после посещения острова Дорошевичем», губернатор «не застал жестокого обращения чиновников с каторжными, напротив — каторга была распущена и необходимо было принять меры к восстановлению в тюрьмах внутреннего порядка и дисциплины». Вот раньше «среди начальников тюрем попадались люди жестокие, злоупотреблявшие своей властью, но и тогда подобное обращение было явлением исключительным, и виновные подвергались законной ответственности». Утверждая, что «во всяком случае Дорошевич не мог быть свидетелем подобного обращения», Ляпунов одновременно «не отрицает», «что случаи незаконного обращения встречаются как в настоящее время, так могут встречаться и в будущем». И уж, конечно, вовсе невозможная вещь, чтобы наказанный розгами каторжанин благодарил начальника тюрьмы за «отеческое поучение». «Наглой ложью» считает губернатор «свидетельство Дорошевича, что в бытность его на Сахалине чиновники не только имели любовниц из каторжных женщин, но и держали целые гаремы». И тут же опять «не отрицает», что «в прежнее время действительно злоупотребляли правом держать женскую прислугу и под видом прислуги у холостых чиновников находились любовницы из каторжных женщин». Но «о таких безобразиях, о которых рассказывает Дорошевич», Ляпунову «слышать не приходилось». Правда, если «описываемый Дорошевичем» «случай угощения почтового чиновника с парохода и мог иметь место», то губернатор уверен, что «во всяком случае в качестве угощения предлагалась какая-нибудь проститутка, в числе которых немало из свободного состояния, но ни в каком случае не принудительно назначенная каторжная». То есть «своих» губернатор на утеху местному чиновничеству не отдавал. Ну а ежели проститутка, то тут сами понимаете… Что же касается снимания шапок арестантами при встрече с начальством, то «это служит лишь мерой дисциплинирования каторги». Губернатор уверен, что «Дорошевич в стремлении своем облить сахалинских чиновников грязью перешел всякий предел». Взять того же смотрителя поселений Владимира Бестужева. Признавая, что в целом личность «атамана Бури» (так прозвала его каторга) обрисована «довольно верно», в особенности «при описании необузданности его воли и разного рода злоупотреблений властью», губернатор вместе с тем считал, что журналист «с развязностью прибегает к явной лжи лишь бы придать своему рассказу более пикантный и сенсационный характер». Таковой является, по его мнению, утверждение, что Бестужев умер в приемной генерал-губернатора в Хабаровске. Вполне возможно, что смерть неукротимого авантюриста и крепостника по натуре действительно произошла в хабаровской больнице Красного Креста. Но ложь ли это? Скорее, ошибка, источником которой могли быть сведения, полученные Дорошевичем от кого-то из чиновников. Пытается поймать губернатор журналиста и на такой детали: дескать, не был построен Бестужевым в селе Владимирова дом «для приезжающих чиновников», поскольку сам он вместе с инспектировавшим каторгу в 1898 году начальником Главного тюремного управления А. П. Саломоном останавливался в том же селе «в домах поселенцев». И, наконец, ссылается на то, что еще до его прибытия на остров «Бестужев был устранен от должности, а затем по производстве предварительного расследования, приказом моим от 10 января 1898 г. за № 8 удален от должности и привлечен к ответственности по обвинению его в преступных деяниях». Впрочем, «дело о нем за его смертью прекращено» ^[683] .

683

ГАРФ, ф. 122, оп.6, ед. хр.2158, лл.17–18.

Что тут скажешь? Возможно, «домик для проезжающих чиновников», который показывал Дорошевичу Бестужев в 1897 году, просуществовал недолго, будучи чем-то эфемерным, чисто «потемкинским» сооружением, развалившимся вскоре, как и многие другие бестужевские «предприятия». А вот что касается мер, предпринятых в конце концов начальством по отношению к буйному смотрителю, то тут Дорошевич ничего не утаил и еще в очерке «Свободные люди острова Сахалина» поведал, что «Бестужев был смещен и отдан под суд» ^[684] .

684

Дорошевич В. М. Сахалин. Часть первая. Каторга. С.115.

Вероятно, публикация остро-обличительного очерка «Крепостное право в XX столетии» и «опровержение» военного губернатора Сахалина Ляпунова стали причиной возникшего в марте 1901 года в верхах вопроса: а кто пустил на остров этого журналиста? В Главном тюремном ведомстве была подготовлена излагающая историю вопроса «справка», суть которой сводится к изложению уже известных нам документов, начиная с «упреждающего» письма одесского градоначальника Зеленого и просьбы самого Дорошевича разрешить осмотр каторги. Готовивший документ чиновник сделал упор на то, что бывший начальник управления «А. П. Саломон сообщал, что им подтверждается военному губернатору о. Сахалина о безусловном запрещении допускать в места заключения посторонних лиц и в частности г. Дорошевича». Но здесь же, несомненно из желания обезопасить себя, дано и примечание: «Было ли об этом сообщено губернатору о. Сахалина — из дел Главного тюремного управления не видно» ^[685] . О том, что разрешение Дорошевичу дал приамурский генерал-губернатор Духовской, к тому времени член Государственного Совета, в «справке» даже не упоминается.

685

ГАРФ, ф. 122, оп.6, ед. хр.2158, лл.16–16 а.

Главное тюремное управление не осталось равнодушным и к выходу книги Дорошевича «Сахалин». В его недрах был подготовлен проект специальной рецензии для журнала «Тюремный вестник». По сути это вполне оптимистический отчет о состоянии дел на Сахалине, призванный дать отпор изображению «главным образом мрачных и отрицательных сторон сахалинской каторги и ссылки» в книге Дорошевича. Любопытно, что, перечисляя в самом начале посвященные Сахалину работы юрисконсульта министерства юстиции Д. А. Дриля, А. П. Чехова, народовольца И. П. Миролюбова, французского автора Поля Лаббе, автор «проекта» подчеркивает, что «все перечисленные сочинения <…> по фактическому содержанию своему более или менее сходны, различаясь лишь по тону, направлению и форме». Совершенно очевидно, что, несмотря на «различия», книга Дорошевича выбивается из этого ряда и потому, по мнению того же автора «проекта», требует определенной реакции. Надо сказать, что анонимный автор избрал характерный бюрократический метод полемики: нигде не опровергая конкретные критические утверждения и примеры из книги «Сахалин», он главным образом занят оправданием Сахалина как «места отбывания высшего уголовного наказания» при всей неудовлетворительности «во многих отношениях» его «современного состояния». Естественно, приводятся многочисленные примеры заботы высшей власти и в частности особой комиссии под председательством сенатора Шмемана, поставившей «целый ряд вопросов», связанных с улучшением быта каторги. Соглашаясь с тем, что «наиболее тяжелое впечатление на читателя производят, без сомнения, те места книги г. Дорошевича, в которых он описывает наказания, коим подвергаются на острове преступники, и положение женщин и детей», ведомственный рецензент утверждает, что эти наблюдения «не соответствуют действительности». И тут же говорит о приостановке приговоров о телесных наказаниях ссыльных, а также о том, что в Государственный Совет должен быть представлен разработанный в Министерстве юстиции «законопроект об отмене тяжких телесных наказаний (плети и лозы), прикования к тележке и бритья половины головы».