Власть и наука
Шрифт:
Но когда факты стали на место, когда принципиальные очертания сатанинской сети прояснились, мне стало невыносимо тяжко. Господи, -- спрашивал я, -- как это стало возможным? Описать это трудно, а как же было жить в те годы, как переносить каждодневную муку -- прежде всего нравственную, но и чисто физическую тоже? И как хватало сил у главного паука и всех его отродьев на пакостную их работу?
Конечно, задумываясь над этим, я видел много причин и объяснений этому псевдоподвижничеству. Я понимал также, что, начав свой "труд", они не могли уже остановиться, не задушив всех жертв до смерти, иначе бы сами полетели вниз. А всё отпущенное им судьбой время они тратили без остатка на такую вот деятельность, так
Поэтому-то, добившись еще одного решающего успеха в жизни, оттеснив достойных занять место действительного члена Академии наук СССР и прежде всего достойнейшего из достойных -- Кольцова и став -- через это -- "троекратным академиком", Лысенко не помягчел, не успокоился и грязных трудов не оставил. С утроенной энергией он продолжил борьбу с Вавиловым, Кольцовым и другими генетиками.
Буквально через день после избрания в "большие академики", 1 февраля 1939 года, он очередной раз ударил по Вавилову. В этот день в газете "Соцземледелие" была напечатана статья Вавилова "Как строить курс генетики, селекции и семеноводства" (130). В ней Николай Иванович уже твердо отстаивал позиции генетики в споре с лысенкоистами и писал:
"Отворачиваться от современной генетики нельзя нам, работникам Советской страны. Предложения, которые иногда приходится слышать о кризисе мировой генетики, о необходимости создания какой-то самобытной генетики, не считающейся с мировой наукой, должны быть отвергнуты. Тому, кто предлагает изъять современную генетику, мы прежде всего предлагаем заменить ее равноценными величинами. Пусть заменят хромосомную теорию новой теорией, но не той, которая отодвигает нас на 70 лет назад" (131).
Редколлегия газеты заранее познакомила Лысенко со статьей Вавилова. Статья привела Трофима Денисовича в ярость, и он написал "Ответ акад. Вавилову" (132), опубликованный в этом же выпуске газеты. В нем содержались нападки самого грязного политиканского свойства. Автор, например, писал:
"Н.И.Вавилов знает, что перед советским читателем нельзя защищать менделизм путем изложения его основ, путем рассказа о том, в чем он заключается" (133).
Пугая миллионные массы читателей газеты абсурдными приговорами генетике (в самом деле, а почему вдруг советские читатели не могут быть познакомлены с основами науки о наследственности? Что, это -- антисоветчина?), Лысенко обвинял Вавилова в идеализме и реакционности и продолжал:
"Особенно невозможно стало это теперь, когда миллионы людей овладевают таким всемогущим теоретическим оружием, как "История Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков), краткий курс"13 . Овладевая большевизмом, читатель не сможет отдать своего сочувствия метафизике, а менделизм и есть самая настоящая, неприкрытая метафизика" (135).
После этой публикации многие генетики направили возмущенные письма в редакцию газеты, постоянно и нарочито встававшей на защиту интересов Лысенко. В редакцию написали Жебрак, молодые сотрудники МГУ Н.Шапиро и М.Нейгауз. (Последний из упомянутых погиб в первые же дни войны, уйдя на фронт в отряде добровольцев, и, спустя сорок лет, Александра Алексеевна Прокофьева-Бельговская вспоминала в лекции в день своего 80-летнего юбилея: "Почти все добровольцы, ушедшие из МГУ на фронт -- с палками против танков, -- погибли. Среди них был Миша Нейгауз, напоминавший мне Пьера Безухова, близорукий и добрый. Он погиб уже на 10-й день войны").
Ни одно из писем напечатано не было. Вместо этого редакция решила усилить впечатление критики генетики, опубликовав 14 июня 1939 г. коллективное письмо студентов Тимирязевской
– - Оставление ее, по нашему мнению, отбрасывает биологию в средневековье". Они заканчивали свое письмо просьбой к академику Лысенко написать новый учебник "советской генетики или же, в крайнем случае, возглавить бригаду работников по его составлению".
Сотрудник редакции Д.Криницкий опубликовал 8 сентября умело состряпанный "Обзор писем в редакцию", в котором сообщил, что большинство читателей, а также студенты Тимирязевки не хотят, чтобы их родная академия превращалась в рассадник менделизма-морганизма. Тогда Валентин Сергеевич Кирпичников, перешедший к этому времени на должность доцента Мосрыбвтуза, отправил письмо в три адреса -- в редакцию газеты "Соцземледелие", в сельхозотдел ЦК ВКП(б) и секретарю ЦК А.А.Жданову. В нем он осудил практику ознакомления лысенкоистов с письмами генетиков и замену настоящей критики заушательскими приемчиками:
"...мы, молодые советские ученые, окончившие советские ВУЗ'ы, открыто защищающие менделизм и морганизм от всех нередко злобных или неграмотных нападок, считающие современную "хромосомную" генетику сильнейшей опорой дарвиновского учения -- мы не можем понять, как советская газета может допускать такие методы обсуждения.
...газета давно уже перешла к травле так называемой "формальной" генетики...
Мы спрашиваем Вас, тов. Редактор, какие цели преследует редакция, стараясь обмануть читателя, дискредитировать и свою газету и науку Советского Союза в глазах как наших ученых, так и всех дружески настроенных по отношению к СССР ученых капиталистических стран?" (138).
Письмо это (под которым подписалось еще несколько молодых генетиков) осело, однако, в редакционной корзине. Защитить генетику от произвола коммунистов, командовавших в редакциях газет, не удалось.
А в это время другой серьезной антивавиловской акцией стал созыв в Москве под эгидой Наркомзема СССР Всесоюзного Совещания по селекции и семеноводству. В течение недели -- с 27 февраля по 4 марта 1939 года -- представители "мичуринского" учения укрепляли свои позиции в дискуссии с генетиками, изображая из себя глухих и представляя генетиков упрямыми тупицами. Совещание открылось двумя докладами, затем перешли к прениям (139). Оба докладчика -- заведующий отделом селекционных станций Главного сортового управления А.Я.Френкель и Лысенко говорили одно и то же. Положения генетики отвергались как неверные и вредные.
"Из доклада тов. Френкеля стало очевидно, что Главное сортовое управление Наркомзема пришло на Всесоюзное совещание с твердым намерением в дальнейшем строить... работу своих станций на основе дарвинизма, мичуринского учения" (140).
Одно то, что оппонентам Лысенко в праве на доклад было отказано, ставило их в положение обороняющихся. Выступившие в прениях И.Г.Эйхфельд, А.В.Пухальский (Шатиловская селекционная станция)14, П.П.Лукьяненко (Краснодарская селекционная станция) и многие другие, каждый одними и теми же словами, выражали свое несогласие с законами генетики и утверждали, что только взгляды Лысенко правильны. Отрицая правоту учения Менделя и Моргана, Эйхфельд шел даже дальше других: