Вне пределов
Шрифт:
Суэйзи поворачивается и бежит прочь, её голос затихает по мере того, как она удаляется по коридору в сторону детской.
— По дороге мы можем остановиться и выпить кофе со льдом. Мне нужно взбодриться. Я угощаю.
Я — босс, но в мире нянь «нет» означает «да». Если бы я не был убежден, что Суэйзи — настоящий мастер общения с малышами, увольнение за неподчинение было бы следующим логическим шагом. Но с Морган она просто волшебна. Я бы сказал, что дело в груди. У женщин есть подушечки для кормления, которые, похоже, нравятся младенцам. Но у Рейчел они тоже есть,
— Что это за улыбка? — спрашивает она, когда мы выезжаем из гаража.
Я прочищаю горло и стираю с лица улыбку. Волшебная грудь. Что со мной не так? Эта мысль пришла мне в голову самым материнским, анатомическим способом, какой только возможен, но… теперь, когда она, сама того не ведая, вызывает меня на откровенность, я чувствую себя похотливым старикашкой.
— Я даже не осознал, что улыбаюсь.
Я надеваю солнцезащитные очки, чтобы скрыть своё лицо от внимательного взгляда няни, которая ничего не упускает.
— Ты думал о Морган, своей подруге? Я не могу перестать думать о ней. Похоже, она обладала всем тем, чего мне не хватает. Я даже немного ей завидую.
— Она умерла.
Я бросаю на неё быстрый косой взгляд, из-за очков не видно, как я слегка приподнимаю бровь.
— Да… ладно, я не завидую этому, но у неё был парень в десять лет. У меня в то же время тоже был поклонник… Даже не хочу вспоминать. Это вызывает неловкость. В любом случае, я была умной, но неуверенной в себе и не пользовалась успехом у других. Её поцеловали в шею, и она захихикала. Мне же расстегнули лифчик, и я чуть не расплакалась.
— Судя по всему, ты справилась.
— Разумеется. — Она издаёт хриплый смешок. — С трудом. Это было нелегко. Могло произойти и так, и эдак. Хочешь знать самое невероятное? Смерть отца стала переломным моментом в моей жизни, но в хорошем смысле. И я понимаю, как странно это звучит, но это правда. Я говорила об этом с нашим психотерапевтом.
Наш психотерапевт. Это отвратительно. Из-за её слов мы оба выглядим, как придурки.
— Когда умер мой отец, я больше не была в центре внимания. Ожидания умерли вместе с ним. Думаю, если из плохого может получиться что-то хорошее, то его смерть принесла мне свободу. Наподобие… когда-нибудь, если ты встретишь другую женщину, которую полюбишь, это будет горько-сладким чувством. Что-то хорошее рождается из плохого.
Я отрицательно качаю головой несколько раз.
— Этого не произойдет. С меня достаточно.
— Достаточно?
— Если Морган не подарит мне когда-нибудь внучку, она станет последней женщиной, которую я полюблю.
— Оу. Это немного пессимистично. Тебе чуть за тридцать. Многое может случиться.
Она указывает на кофейню по правую сторону дороги.
Я отвечаю:
— Я любил Морган-Дейзи, и она умерла. Я любил Дженну, и она умерла. Прослеживаешь закономерность?
— О… вау. Не могу поверить, что доктор Грейсон позволил тебе уйти с такими мыслями.
— Я не говорил ему об этом. Мы всё ещё пытаемся понять, почему бог испытывает ко мне неприязнь. Я уверен, что мы зашли в тупик. Что ты хочешь?
Я останавливаюсь у кассы, чтобы сделать заказ.
— Большой
— Два больших карамельных кофе со сливками и льдом, — кричу я в динамик.
У неё отвисает челюсть.
— Ты заказал то же самое?
Я пожимаю плечами.
— Конечно. Почему бы и нет?
— Грифф никогда не пьет со мной вредный кофе. Он — олицетворение здорового образа жизни. Я не жалуюсь, но иногда так приятно иметь единомышленника в своих нездоровых привычках. Понимаешь, о чём я?
— Твой парень?
— Да. Гриффин. Он механик и техник в дилерском центре «Харлей».
— Парень с татуировками и на мотоцикле? Я тоже удивлен, что твой отец никак не отреагировал на это.
И это случилось. Она вывела меня на новый уровень безумия. Я веду своего новорожденного ребёнка на встречу с умершей подругой детства, при этом употребляя огромное количество кофеина, жира и сахара, и отпускаю неуместные шутки о мертвых людях.
Смех, наполняющий машину, словно Дейзи здесь, со мной, словно Дженна не умирала, словно бог не имеет ко мне претензий. Я хочу сохранить в памяти этот звук для тех ночей, когда задаюсь вопросом, что, черт возьми, случилось с моей жизнью. Это… это чувство — средство от моих грёбаных вечеринок жалости, которые, кажется, подкрадываются в самый неподходящий момент, например, когда Морган отказывается брать у меня бутылочку или когда она не перестает плакать, и я клянусь, что она горюет по маме и… это. Блядь. Убивает. Меня.
— Господи, Нейт… — она издала тихий, довольный звук, похожий на мычание. — Мне так не хватало твоего чувства юмора.
Я так резко останавливаюсь у окна заказов, что срабатывает ремень безопасности. Мы молча смотрим друг на друга. По её лицу разливается та же призрачная бледность, что и в тот день в детской. Это кажется странно знакомым. Она знала меня только как отца-одиночку и скорбящего вдовца. Это неоспоримая правда. Но… она смотрит на меня так, словно смотрела на меня всю мою жизнь.
— Суэйзи…
Она качает головой, не сводя с меня взгляда.
— Это прозвучало не так, как нужно. Не…
Тук. Тук. Тук.
Бариста у окна улыбается, протягивая два кофе со льдом. Я опускаю стекло и протягиваю ей двадцатку, не дожидаясь сдачи, а затем передаю один стакан Суэйзи и выезжаю с парковки.
— Нейт…
— Натаниэль.
В мои намерения не входило срываться на ней, но я на взводе по какой-то причине, которую не могу объяснить.
Всю оставшуюся дорогу до кладбища мы молчим. Как только мой белый «Эскалейд» оказывается на парковке, я открываю дверь.
— Оставайся здесь.
Суэйзи молчит. Я не могу смотреть на неё, потому что не знаю, на кого смотрю, и не могу вынести того, как она смотрит на меня. Это так чертовски тревожно. Она закрывает дверь. Боковым зрением я вижу, как она кивает.
До могилы Дейзи путь неблизкий. Она находится в дальнем углу рядом с родителями её мамы. Они присматривают за ней. Прошло более двух десятилетий, брак, ребёнок и потеря жены… Я до сих пор не могу навестить её без комка в горле и боли в груди.
Единственная оставшаяся у меня настоящая любовь извивается, когда я прижимаю её к груди, а головку кладу под подбородок.