Вне пределов
Шрифт:
— Я хочу татуировку. — Хейли садится рядом со мной. — И я больше не ем мясо.
Она прикрывает тарелку рукой, когда Гриффин пытается передать ей гамбургер.
— Я тоже хочу татуировку.
Хлоя вздергивает подбородок и улыбается.
— Заткнись. Тебе всего пятнадцать.
Хейли бросает на неё сердитый взгляд.
— Я хочу проколоть нос, как у мамы Энджи.
Софи постукивает себя по носу.
— А я хочу, чтобы мой старший отпрыск извинился за то, что был ужасным примером для подражания.
Шерри бросает взгляд
— Господи… — Скотт склоняет голову: —…пожалуйста, дай мне терпения вырастить трех девочек. Пожалуйста, помоги ученым найти лекарство от рака и гена сварливости Кэллоуэй. — Все смеются. — И спасибо за Суэйзи, луч света в нашей сумасшедшей семье. Аминь. Давайте поедим.
Гриффин кладет руку на мою обнаженную ногу и нежно сжимает её.
Ага. Знать интимные подробности о жизни совершенно незнакомого человека — это вполне естественно.
— Я серьезно. Хочу, чтобы на моей шее красовался символ бесконечности.
Хейли добавляет ломтик сыра, соленые огурцы, кетчуп, салат и помидор на свою булочку для гамбургера.
— Тебе семнадцать. По закону ты не можешь сделать татуировку.
Шерри пренебрежительно качает головой глядя на Хейли.
Я не только ошибочно считаюсь нормальной за этим столом. Я также единственная блондинка с голубыми глазами. У всех в семье Гриффина темные волосы и насыщенные карие глаза. Его маме сорок восемь — на два года больше, чем моей маме, — и она выглядит как старшая сестра, а не как мама. Четыре женщины с длинными густыми волосами каштанового цвета и двое мужчин спортивного телосложения, с обаятельными улыбками и озорным блеском в глазах. И вот появилась я — Златовласка.
Я люблю эту семью.
Порой я размышляю о том, как сложилась бы моя жизнь, если бы я не была слишком одарённой в детстве, а затем не превратилась в заурядную личность. Появились бы у моих родителей ещё дети? Были бы мы дружной семьёй, которая каждый вечер собиралась бы вместе и обсуждала типичные проблемы родителей и подростков, такие как татуировки и пирсинг?
— Возможно, получится набить татуировку с согласия родителей. В некоторых штатах это возможно.
Все взгляды устремляются на Гриффина. Он качает головой.
— Не смотрите на меня. Я был совершеннолетним, когда делал свои. Я не знаю законов Висконсина.
— Нет причин для продолжения этой дискуссии, потому что у тебя нет согласия родителей.
Шерри одаривает Хейли самодовольной улыбкой.
— Никто её не увидит, если я не соберу волосы в пучок или высокий хвост.
— Никто её не увидит, потому что у тебя её не будет, — говорит Скотт.
— Это всего лишь крошечная татуировка! У Гриффина они повсюду, возможно, даже в местах, о которых мы не знаем. Держу пари, у него и на заднице есть татуировка.
Гриффин с набитым ртом опускает подбородок, так что все смотрят на меня, ожидая подтверждения. Кажется, что моя кожа сейчас
— Правда, Суэйзи? — спрашивает Хлоя.
— Я… ну…
Потрясающе. Двое любопытных родителей и три девочки — семнадцати, пятнадцати и одиннадцати лет — ждут моего ответа.
В данный момент моя любовь к этой семье ослабевает.
— Было бы проще, если бы я всем показал?
Гриффин откидывается на спинку стула и расстегивая свои поношенные, выцветшие джинсы.
Я отворачиваюсь от него и закрываю лицо руками.
— Не снимай штаны, Грифф.
Из груди Скотта вырывается низкий смешок.
— Я хочу посмотреть!
Софи подпрыгивает на стуле и хихикает, не понимая, что разглядывать задницу своего старшего брата неприлично, особенно за ужином. Ей одиннадцать. Она поймет это через несколько лет.
Хейли ворчит и отправляет в рот кусочек салата, после чего все возвращаются к еде.
Гриффин наклоняется и шепчет мне на ухо:
— Серьезно, детка? Из всех сидящих за этим столом ты отвернулась и спрятала лицо от перспективы увидеть мою задницу?
Я прикладываю салфетку к губам заканчивая жевать.
— Это рефлекс, — говорю я с улыбкой.
После ужина мы устраиваем турнир по бадминтону на заднем дворе. Конечно, мы с Гриффом выигрываем. Затем мы отправляемся на долгую прогулку на его «Харлее» навстречу закату. Это именно та жизнь, которую я люблю. Мои родители выражали свою любовь ко мне единственным доступным им способом, и теперь я понимаю это более ясно и с большей благодарностью, чем раньше. Однако я никогда не чувствовала себя полностью соответствующей их ожиданиям. За этой любовью я всегда видела тень разочарования.
— Не двигайся. — Я крепче обнимаю Гриффина за спину, пока он глушит двигатель своего байка.
Он переплетает свои пальцы с моими, обхватывающими его грудь.
— Ты в порядке?
Ещё через несколько секунд, наслаждаясь ощущением наших тел, прижатых друг к другу, я отпускаю его и снимаю шлем.
— Я в порядке.
Он снимает шлем и бандану, пока я слезаю с «Харлея». Я могла бы наблюдать за ним бесконечно. Меня завораживает то, с какой аккуратность он кладет наши шлемы на полку и вытирает свой мотоцикл. Гриффин бережно относится ко всему, что у него есть: как к новым блестящим вещам, так и к старым, обветшалым вещам, таким как его дом и гараж.
— Я думаю, у тебя старая душа14, Гриффин Кэллоуэй.
Он вешает тряпку на крючок и одаривает меня своей самой сексуальной улыбкой парня-из-продуктового-магазина.
— Почему это?
— Мои родители часто говорили людям, что я мудра не по годам, потому что я знала то, чего не знали большинство детей моего возраста. Это были просто знания, случайные факты, а не мудрость. Но ты … ты умеешь ценить вещи и заботишься о них так, как мог бы это сделать человек вдвое старше тебя.